.
Но самое главное: в книге нет места герою рассказа. В рассказе он представлен старшим командиром (к нему приставлен ординарец). И потому на роль стороннего наблюдателя (как всюду в «Конармии») он никак не подходит… Как же решить возникшую дилемму, и что такое «Поцелуй» — финал или не финал?
Конечно, финал! Но финал совсем другой «Конармии». Книги, повествующей не о казаках, но русских интеллигентах, избравших воинскую стезю и беззаветно преданных революционному делу. И они сразу объясняют желающим слушать, что все ужасы конармейского нашествия: грабежи, убийства, изнасилования, — это россказни злонамеренной польской пропаганды.
Хотя их собственные взгляды на происходящее мало чем отличаются от трухи, какой комиссары забивают головы рядовых бойцов. И потому эти интеллигенты не видят ничего зазорного в щегольстве своей кровожадностью и первобытной простотой способов решения мировых проблем.
Женщин они, в отличие от рядовых конармейцев, обольщают не рассказами о собственных боевых и половых подвигах, а разглагольствованиями о культуре. И обещаниями жениться… А получив желаемое, сбегают. Если о чем и сожалеют, то лишь о том, что пришлось сбежать раньше времени — еще полчасика можно было бы миловаться с бабой.
В кинематографе 1920-х годов имелся такой прием — «поцелуй в диафрагму». В заключительной сцене, когда влюбленные сливаются в поцелуе, лепестки ирисовой диафрагмы объектива плавно сходились, изображение превращалось в суживающийся кружок света, пока не гасло окончательно. И тогда на экране появлялось слово «FIN». Прием этот имел целью, воздерживаясь от показа эротических сцен, намекнуть, что в будущем героев ждет любовное соединение. В рассказе «Поцелуй» Бабель эротическую сцену пропустил, но пренебрег затемнением — все стало ясно до самого конца: обман, трусливое бегство и мерзость.
Бабель напечатал два рассказа о махновцах: «У батьки нашего Махно» и «Старательная женщина». Первый — в 1924 году>{289}, второй — в 1928-м>{290}. В обоих речь идет о групповом совокуплении: в первом — насильственном, во втором — за два фунта сахару. Имеется и общий персонаж — 15-летний дурачок Кикин, рассыльный штаба. Так что, несмотря на 4-летний разрыв в публикациях, два рассказа эти образуют некое единство.
Но как такое единство понимать: фрагмент некоего цикла, завершенный мини-цикл или то, что осталось от недовоплощенного замысла еще одной книги — о махновцах?
В «Учении о тачанке» Бабель пропел Батьке целый гимн — «Таков Махно…»:
«Таков задушенный нами Махно, сделавший тачанку осью своей таинственной и лукавой стратегии. Таков Махно, упразднивший пехоту, артиллерию и даже конницу и взамен этих неуклюжих громад привинтивший к бричкам триста пулеметов. Таков Махно, многообразный, как природа. Возы с сеном, построившись в боевом порядке, овладевают городами. Свадебный кортеж, подъезжая к волостному исполкому, открывает сосредоточенный огонь, и чахлый попик, развеяв над собою черное знамя анархии, требует от властей выдачи буржуев, выдачи пролетариев, вина и музыки.