Глава XXIII Революция сверху
Рассказ «Гапа Гужва» — с подзаголовком «Первая глава из книги „Великая Криница“» — был опубликован в октябрьском номере журнала «Новый мир» за 1931 год. Авторская датировка рассказа: «весна 1930 г.». Такой же датой снабжен и напечатанный в 1963 году в нью-йоркском альманахе «Воздушные пути» рассказ «Колывушка». Подзаголовок, однако, был иным: «Из книги „Великая Старица“». Тот же подзаголовок мы находим и в копии, снятой с автографа рассказа «Колывушка»>{304}. Поскольку в письме редактору «Нового мира» Вячеславу Полонскому (от 13 октября 1931 года) перипетии с заглавием книги объяснил сам Бабель — «Пришлось изменить название села — для избежания сверхкомплектного поношения», можно сделать вывод, что к моменту публикации рассказа «Гапа Гужва» был уже написан и рассказ «Колывушка».
Менее всего сведений о третьем фрагменте книги — рассказе «Адриан Моринец». В журнале «Новый мир» анонсировалась его публикация в 1932 году. Имелся ли данный рассказ в портфеле редакции или только был обещан автором — неизвестно. Персонаж с таким именем упомянут в рассказе «Колывушка», причем каждое упоминание достаточно развернуто:
«Адриян двигался так, как если бы башня тронулась с места и пошла»;
«Адриян Моринец, нечеловечески громадный»;
За столом президиума сельрады «безмолвный Адриян Моринец»…
Но, в конце концов, когда раскулаченного Колывушку изгоняют из села, отверзает уста и Адриян:
«Разбрасывая людей, Моринец выбрался вперед.
— Нехай робит, — вопль не мог вырваться из могучего его тела, низкий голос дрожал, — нехай робит… чю долю он заест?..»
Можно ожидать, что и в посвященном ему рассказе (воспользуемся случаем исправить его название — «Адриян Моринец») герой также не был безропотен и послушен…
11 сентября 1939 года, находясь в заключении, Бабель направил наркому внутренних дел Л. П. Берия письмо, в котором просил разрешения привести в порядок отобранные у него рукописи, в частности — «черновики очерков о коллективизации и колхозах Украины». Из этого можно сделать вывод, что книга «Великая Криница» не была доведена даже до стадии беловика.
А в собственноручных показаниях следователю Бабель предлагает объяснение причин своей неудачи:
«Я хотел написать книгу о коллективизации, но весь этот грандиозный процесс оказался растерзанным в моем сознании на мелкие несвязанные куски».