Он вынул из тюка сигары и тонкие шелка, кокаин и напильники, необандероленный табак из штата Виргиния и черное вино, купленное на острове Хиосе. Всякому товару была особая цена, каждую цифру запивали бессарабским вином, пахнущим солнцем и клопами».
Дары эти были описаны уже в 1921 году, в самом первом из классического репертуара «Одесских рассказов» — «Король»:
«Но разве жареных куриц выносит на берег пенистый прибой Одесского моря. Все благороднейшее из нашей контрабанды, все, чем славна земля из края в край, делало в ту звездную, в ту синюю ночь свое разрушительное, свое обольстительное дело. Нездешнее вино разогревало желудки, сладко переламывало ноги, дурманило мозги и вызывало отрыжку, звучную, как призыв боевой трубы. Черный кок с „Плутарха“, прибывшего третьего дня из Порт-Саида, вынес за таможенную черту пузатые бутылки ямайского рома, маслянистую мадеру, сигары с плантаций Пирпонта Моргана и апельсины из окрестностей Иерусалима. Вот что выносит на берег пенистый прибой Одесского моря».
А потом мистер Троттиберн, «утвердившись на вздрогнувших ногах, <…> взял за плечи своих матросов, одного англичанина, другого малайца, и пошел танцевать с ними по захолодевшему двору.
Люди с „Плутарха“ — они танцевали в глубокомысленном молчании, и оранжевая звезда, скатившись к самому краю горизонта, смотрела на них во все глаза».
К чему здесь эти танцы? К кораблю Тесея: празднества на Делосе включали в себя священные пляски, в числе которых был танец, представлявший блуждание Тесея в лабиринте…>{90} А перед этим:
«Сумерки побежали уже по двору, сумерки побежали, как вечерняя волна на широкой реке, и пьяный малаец, полный удивления, тронул пальцем Любкину грудь. Он тронул ее одним пальцем, потом всеми пальцами по очереди. Желтые и нежные его глаза повисли над столом, как бумажные фонари на китайской улице; он запел чуть слышно и упал на землю, когда Любка толкнула его кулаком.
— Смотрите, какой хорошо грамотный, — сказала Любка Троттибэрну, — последнее молоко пропадет у меня от этого малайца <…>».
В чем проявилась грамотность малайца? В том, он что ощутил истинную природу Любки Козак — она богиня любви, а не плодородия. Оттого и носит фамилию Шнейвейс — «Белоснежная», как пена морская… Короче, Пенорожденная, Афродита…
А Беня Крик, покусившийся на убийство отца, чтобы не допустить его ухода к русской красавице Марусе, — это Кронос, серпом оскопивший своего отца Урана. И то, что решающий удар нанесла Бенина сестра Двойра, причем не серпом, а дуршлагом, лишь демонстрирует травестийную картину одесского Олимпа.