— «На первый план выдвигались бытовые особенности еврейской среды, <…> подчеркивались своеобразные традиции и обычаи. <…> посмотрите, люди добрые, какие курьезные люди там живут и какие у них любопытные наряды».
Отметим еще одно обстоятельство: шекспировский Отелло рассказывал Дездемоне не о безголовых людях, но:
«о людях, которых плечи выше,
Чем головы»>{11}.
То же и в оригинале:
«men whose heads
Do grow beneath their shoulders».
Так что «безголовыми» их именовал лишь Жаботинский. Шекспира, кстати, Бабель тоже не упустил: рассказ «В подвале»>{12} содержит — с небольшими разночтениями>{13} — 4 цитаты.
Глава I. Портрет Дориана Дрея
(38 строк!) из «Юлия Цезаря» в переводе П. А. Козлова (речь Антония — акт III, сцена 2)>{14}.
Что же получается? Впечатление от статьи Жаботинского, написанной в 1908 году, Бабель хранил целых 20 лет (рассказ «В подвале» датирован 1929 годом, «Пробуждение» — 1930-м)?..
А если так, что было тому причиной? Что приковало внимание Бабеля к этой статье и что заставило ее помнить?
В 1908 году интересы Исаака Бабеля уже определились. По крайней мере, в декабре мы видим его завзятым театралом, и те свои переживания он спустя 30 лет описал в рассказе «Ди Грассо» (1937)>{15}. Зеев (тогда еще Владимир) Жаботинский в Одессе — особенно в еврейской Одессе — был властителем дум и кумиром. И никто не удивился, что этот блистательный журналист уже несколько лет является постоянным сотрудником столичных газет. Тем весомее звучало его слово. А откликался он и на политические события, и на общественные явления, и на новинки в мире искусства. Таким образом, общественно взволнованный читатель всегда располагал надежным ориентиром в бушующем жизненном море… В том числе, и в плавании по волнам новейшей литературы.
В статье 1908 года Жаботинский пишет и о театре — пьесах Юшкевича «В городе» и «Король». Но главный разговор идет о литературе, точнее — о «той отрасли русской литературы, которая… которую… которую не знаю как назвать. Даже не знаю, вполне ли тут подходит слово „русская“ литература: ведь еще вопрос, определяется ли национальность литературного произведения только его языком».
14 лет спустя нашлось и название для этой непонятной отрасли — «русско-еврейская литература»>{16}.
Что могло остановить внимание юного Бабеля в газетной статье?
Видимо, это:
«одно несомненно: г. Юшкевич сильнее своих предшественников и ныне здравствующих соратников. <…> Среди беллетристов евреев, пишущих и писавших на русском языке о евреях, г. Юшкевич является новатором».
Так что, если Бабель питал честолюбивую надежду стать писателем, статья указала ему будущий путь. И, конечно же, — среди новаторов!