Запомнил он и такую фразу:
«вся художественная манера г. Юшкевича дана в известной сцене из повести „Евреи“, где старый Шлойме рассказывает Нахману статистику ихнего дома».
Первый рассказ Бабеля, напечатанный в 1913 году, так и назывался «Старый Шлойме».
Можно, конечно, усомниться, что названием этим автор обязан Жаботинскому… Дело, однако, в том, что персонажа повести «Евреи» зовут не Шлойме, а Шлойма! Эпитет же «старый» мы и вовсе в повести не найдем (лишь один единственный раз о нем сказано: «старик Шлойма»).
А десять лет спустя Бабель придумал себе новое литературное прошлое.
В ноябре 1924 года, в автобиографии:
«в конце 1916 года попал к Горькому. И вот — я всем обязан этой встрече и до сих пор произношу имя Алексея Максимовича с любовью и благоговением. Он напечатал первые мои рассказы в ноябрьской книжке Летописи за 1916 г.<…>, он научил меня необыкновенно важным вещам и потом когда выяснилось, что два-три сносных моих юношеских опыта были всего только случайной удачей и что с литературой у меня ничего не выходит и что пишу я удивительно плохо — Алексей Максимович отправил меня в люди. И я на семь лет — с 1917 по 1924 — ушел в люди»…>{17}
Затем, в декабре 1924-го, в разговоре с Д. Фурмановым:
«А писать я начал ведь эва когда: в 1916-м. И, помню, баловался, так себе, а потом пришел в „Летопись“, как сейчас помню, во вторник, выходит Горький, даю ему материал. „Когда зайти?“ — „В пятницу“, говорит. Это в „Летопись“-то. Ну, захожу в пятницу — хорошо говорил он со мной, часа полтора. Эти полтора часа незабываемы. Они решили мою писательскую судьбу. „Пишите“, говорит. Я и давай, да столько насшибал. Он мне снова: „Иди-ка — говорит — в люди“, то есть жизнь узнавать. Я и пошел. С тех пор многое узнал. А особенно в годы революции»>{18}.
И повторил в 1930-м, на заседании секретариата Федерации объединений советских писателей:
«Зеленым мальчиком я попал к Горькому и двадцати лет — в ноябре 1916 года — напечатал свою первую вещь в горьковской „Летописи“. <…>
Писал я тогда в течение одного месяца. Горький сказал, что — плохо. И было действительно плохо. После этого, подобно Горькому, я пошел „в люди“».
Почему Бабель так стойко молчал о первом своем рассказе? А. Парнис, перепечатавший «Старого Шлойме» в 1967 году>{19}, допускает, что «видимо, он <Бабель> считал рассказ „Старый Шлойме“ слабым»>{20}. Ну, на то он и первый… И автору всего 19 лет. А Бабель даже себя 20-летнего именовал «зеленым мальчиком»…
На самом деле, в 1916 ему уже исполнилось 22… Так что причина подмены была, видимо, иной: признав себя автором «Старого Шлойме», Бабель попадал в категорию русско-еврейских писателей. А он собирался быть писателем русским. Для этого и понадобился Горький. Хотя, нельзя исключать, что Бабель рассчитывал и на особое расположение Горького к писателям-евреям (Юшкевич, например, долгое время печатался в редактирумых Горьким сборниках товарищества «Знание»).