Общее собрание ранбольных бойцов признает этот порядок неорганизованным и незаконным, нарушающим спокойствие госпиталя. Подобный поступок мог повести <к> весьма нежелательным результатам, к столкновению обеих сторон.
А потому просим Реввоенсовет 1-й Конной армии произвести строжайшее расследование по поводу этих действий и привлечь виновников произвола к ответственности и что впредь таких случаев действий над ранеными бойцами не было.
Общее собрание признает, что подобные явления могут отразиться на фронте»>{202}.
А теперь зададимся вопросом: кто такой Балмашев? В «Дневнике» мы такого не находим. Однако, в личной беседе, Леонид Кацис обратил наше внимание на его однофамильца — Балмашева Степана Валериановича, студента Киевского университета, 2 апреля 1902 года, за сутки до своего 21-го дня рождения, убившего министра внутренних дел Д. С. Сипягина. Через месяц Балмашева повесили, сделав его первым политзаключенным, казненным при Николае II.
Сам Степан Балмашев к террору относился отрицательно, в чем и признался на допросе:
«Террористический способ борьбы я считаю бесчеловечным и жестоким, но он является неизбежным при современном режиме»>{203}.
И просить о помиловании тоже отказался, заявив, что:
«должен идти на казнь, иначе подача прошения поселит раздор в партии; одни будут обвинять его, другие — защищать и много сил потратят на такое ничтожное дело, смерть же его объединит всех»>{204}.
Если Бабель действительно соотносил своего Павла Балмашева с террористом начала века и его взглядами на смерть, это резко меняет всю оптику новеллы.
И, первым делом, требует ответа вопрос: в чем заключается измена?
Итак, едва живые конармейцы попадают в госпиталь. Что же они видят?
«Немилосердные сиделки <…> трясут <…> молодыми грудями и несут нам на блюдах какаву, а молока в этом какаве хоть залейся».
Здесь, что ни слово, то символ. «Немилосердными» сиделки названы оттого, что не отвечают идеалу сестер милосердия — монашек без признаков пола.
Молодые груди и какао с немереным количеством молока — образ блаженного сосущего младенчества.
«Мы увидели красноармейцев, исключительную пехоту, сидящих на устланных постелях, играющих в шашки».
Постели означают отдых и покой.
Игра в шашки — это боевое кавалерийское оружие, превращенное в игрушку. А о войне пациенты госпиталя ни думать, ни слышать не хотят. И напрасно взывает к ним Павел Балмашев:
«— Рано, — говорю я раненым, — рано ты отвоевалась, пехота, когда враг на мягких лапах ходит в пятнадцати верстах от местечка и когда в газете „Красный Кавалерист“ можно читать про наше международное положение, что это одна ужасть, и на горизонте полно туч. Но слова мои отскочили от геройской пехоты, как овечий помет от полкового барабана».