черепа младенцев, <собак,> повешенных над <колодцами,> иконы загаженные <по- метом.>»
Это уже не месть — это Господне наказание:
«Дщерь Вавилонская, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам!
Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень»>{229}.
Но главная загадка новеллы — это ее финал:
«Прищепа вернулся в опустошенный отчий дом. Отбитую мебель он расставил в порядке, который был ему памятен с детства, и послал за водкой. Запершись в хате, он пил двое суток, пел, плакал и рубил шашкой столы. На третью ночь станица увидела дым над избой Прищепы. Опаленный и рваный, виляя ногами, он вывел из стойла корову, вложил ей в рот револьвер и выстрелил. Земля курилась под ним, голубое кольцо пламени вылетело из трубы и растаяло, в конюшне зарыдал оставленный бычок. Пожар сиял, как воскресенье. Прищепа отвязал коня, прыгнул в седло, бросил в огонь прядь своих волос и сгинул».
На брошенную Прищепой в огонь прядь собственных волос обратили внимание многие. Франк О’Коннор усмотрел здесь отражение универсальной эпической модели:
«That might easily be an incident in an Irish or Icelandic saga»>{230}
Патрисия Карден опознала здесь «ритуальное неистовство (frenzy)» разрушения>{231}, а Мария Ланглебен открыла русскую сказку, в основание которой положен индоевропейский (по версии Вяч. Вс. Иванова>{232} и В. Н. Топорова>{233}) погребальный обряд>{234}.
Правда, назвать конкретную сказку или привести сходный пример сжигания собственных волос и последующего исчезновения никто из указанных авторов не сумел.
Можно, конечно, сойти с пути язычников и обратиться к Книги Иезекииля (5:1–4):
«А ты, сын человеческий, возьми себе острый нож, бритву брадобреев возьми себе, и води ею по голове твоей и по бороде твоей, и возьми себе весы, и раздели волосы на части.
Третью часть сожги огнем посреди города, когда исполнятся дни осады; третью часть возьми и изруби ножом в окрестностях его; и третью часть развей по ветру; а Я обнажу меч вслед за ними.
И возьми из этого небольшое число, и завяжи их у себя в полы.
Но и из этого еще возьми, и брось в огонь, и сожги это в огне. Оттуда выйдет огонь на весь дом Израиля».
Бритье волос символизирует позор (2Цар 10:4–5) и опустошение (Ис 7:20), а разнообразя виды уничтожения сбритых волос, пророк раскрывает какими способами Господь свершит свой суд над Иерусалимом и Иудеей.
Поскольку Прищепа не пророк и не еврей, такое объяснение вряд ли применимо к его поступку.
Каков же смысл этого поступка?
Собрав свое расхищенное станичниками имущество, Прищепа осуществил революционную заповедь об экспроприации экспроприаторов. Следующим шагом должно было стать возвращение к мирной жизни… Но нет: после двухдневного запоя Прищепа все свое имущество — дом, живой и мертвый инвентарь — поджег и уничтожил. Обратим внимание и на одну странность: корову Прищепа приканчивает, вложив ей в рот револьвер и выстрелив. Но крупных животных так не убивают — им стреляют в ухо… И невозможно представить, чтобы служа в Конармии, Бабель не стал свидетелем многих и многих случаев ликвидации смертельно раненных или безнадежно загнанных лошадей, как сам и описал в новелле «Афонька Бида»: