Иногда Генка хитро улыбался, лез в сейф и доставал оттуда кассету, на которой щедро демонстрировались незакомплексованные будни западноевропейских трудящихся. Обе стороны в фильмах работали от души, самозабвенно, а униформа у них была… Да какая форма у голого мужика! Женщины, правда, щеголяли в разноцветных сетчатых чулках и прекрасной обуви. Земляков понимал, что они с Бурыгиным в этот момент присутствуют при подсудном действии, именуемом распространением порнографии, и распространяет ее именно товарищ по детским игрищам. Однако, как ни странно, никаких мер принимать не хотелось, а вот прокомментировать отдельные позы хотелось от души. Редким кулибинским жрицам свободной любви до западноевропейских умело обнаженных див было далеко, как до столицы нашей Родины, если идти к ней от Кулибинска задом и на четвереньках.
— Нет, скажи, ты такое видел? — горячился Бурыгин. — Честно скажи, видел?
Что там говорить, не видел ничего подобного в своей жизни участковый Земляков. Он со своей невинностью простился в общежитии трамвайно-троллейбусного управления областного центра, когда первоначальную милицейскую подготовку проходил. Нет, в обязательную программу подготовки это не входило. Просто однажды в хорошей компании Земляков немного перепил и пришел в себя ночью, неожиданно для себя обнаружив, что верхом на нем сидит весьма разгоряченная хозяйка комнаты. Стыдно признаться, но Земляков тогда снова самым подлым образом задремал, поэтому воспоминания о первой своей ночи с женщиной сохранил самые смутные, он даже не мог сказать, хорошо ли ему было тогда или не очень.
Но признаться в этом он, конечно, не мог, поэтому только кривился многоопытно, глядя на экран, и всем своим видом показывал, что видал в жизни и не такое.
В редкие свободные дни он ходил на дискотеку, но и там потанцевать с девушкой ему не удавалось. Обязательно кто-то из старших товарищей по работе обращался к нему за помощью, и, вместо того чтобы культурно отдохнуть под Пугачеву или Вайкуле, Землякову приходилось таскать подвыпивших подростков в опорный пункт милиции. Хулиганов в поселке на промзоне всегда хватало. Одноклассницы Землякова большей частью из городка уехали искать счастья в областном центре, а те, что остались в Кулибинске, были уже замужем, поэтому семейная жизнь Владимира в ближайшем будущем была весьма и весьма проблематичной. А ему уже исполнилось двадцать три года, и мать частенько ворчала, что в его годы порядочные люди матерям уже внуков приводят, и намекала на невеселую жизнь бобыля.
Были, конечно, некоторые кандидатуры вроде Милены Ружич. Но это только казалось так. Милена была девицей высокого полета, она для себя уже давно решила, что если крутить любовь, так не меньше чем с начальником Кулибинской ПМК или кем-нибудь из нарождающегося в городке класса эксплуататоров, в годы далекой Гражданской войны опрометчиво сведенного под корень всемогущей диктатурой пролетариата. Но все подходящие кандидатуры были давно женаты, поэтому Милена Ружич иногда позволяла Владимиру Землякову сводить ее в Дом культуры работников малого машиностроения или просто гуляла с ним по живописным окраинам Кулибинска, бдительно наблюдая, чтобы Земляков не позволил себе чего-нибудь лишнего. Ну что в таком случае можно было сказать о личной жизни? Жизнь не удалась, и Земляков со всем рвением юношеской души предавался тяготам и заботам нелегкой милицейской службы, тем более что начальство ему в этом, как молодому, но подающему надежды специалисту, шло навстречу — в рейды постоянно направляли, подменять дежурного по отделу милиции ставили, в редкие, но все-таки случающиеся командировки включали.