Стас Мильштейн представлял собой законченный тип журналиста, охотящегося за сенсациями. Было ему около тридцати лет, он постоянно ходил в черном кожаном пиджаке, тщательно отутюженных брюках, белоснежной водолазке и курил трубку. В последнее время он представлял еженедельную газету «Московский краевед», представлявшую собой что-то между серьезной аналитической прессой и ярым желтым листком. В журналистике он прославился ярким материалом об онанистах, ошивающихся у московских родильных домов в надежде увидеть что-либо запретное и голенькое, и живописным очерком о мясниках с Черкизовского продовольственного рынка. За этот материал мясники журналиста обещали изрубить на холодец. Нет, были и другие материалы, которые волновали общественность, но эти Стасу особенно удались, хотя и не прибавили ему друзей.
На следующий день Мильштейн появился в отделе внутренних дел. Начальнику отделения по руководству участковыми инспекторами, которому его сплавил подполковник Кружилин, был не в духе. Два его участковых, Макухин с Малиновским, уехали на рыбалку и четвертые сутки не давали о себе знать. Что-нибудь случиться с ними на Белой Прянке просто не могло, судя по всему, причины невыхода на работу были самыми прозаичными, но это в свою очередь грозило неприятностями их непосредственному начальнику. Это было обидным до невозможности — приятно проводят время одни, а голова с ихнего похмелья болит совсем у посторонних. Поэтому начальник ОРУИМ кисло познакомил журналиста с Земляковым и попросил участкового оказать возможное — в рамках закона, разумеется! — содействие прессе.
— Рассказывайте, товарищ младший лейтенант, — благожелательно сказал журналист, разваливаясь в кресле за столом у начальника отделения по руководству участковыми инспекторами милиции. — Что у вас произошло?
— А вы, собственно, кто такой? — с плохо скрываемым раздражением поинтересовался Земляков. Слов своего начальника он просто не расслышал. Честно говоря, он в них и не вслушивался. Голова Землякова была забита совсем иным. Прокурор отменил несколько отказных, а это грозило очередным выговором, Милена Ружич наговорила ему до невозможности обидных слов, и вообще, в последнее время Земляков вплотную подошел к мысли, что жизнь не удалась.
— Пресса, — сказал Мильштейн и для вящей убедительности помахал перед носом участкового инспектора свернутой в трубку газетой. — Вы же слышали, ваш непосредственный начальник что сказал? Он сказал, чтобы вы обеспечили взаимодействие с прессой, а это значит, дал добро на раскрытие маленьких милицейских тайн.