— Какие там тайны, — неопределенно сказал Земляков.
— Авария в лаборатории была? — заглядывая в глаза, спросил журналист. — И покойник был?
Земляков кивнул.
— Говорят, что при проведении какого-то эксперимента погиб инженер, — журналист небрежно заглянул в свой блокнот. — Иванкин. Так?
Младший лейтенант опять кивнул.
— А потом он, как говорится, странным образом воскрес, — подсказал Стас. — Правильно?
Участковый неопределенно пожал плечами.
Стас раздраженно выключил диктофон.
— Послушайте, — сказал он. — Это я должен спрашивать, а вы отвечать. Чего вы все киваете, а?
Участковый пожал плечами. Здоровый он был, но какой-то пришибленный. Одно слово — деревня!
— Так воскрес он или нет? — спросил Стас.
— А я откуда знаю? — удивился милиционер.
Опять за рыбу — гроши!
Начальник ОРУИМ отрекомендовал участкового Землякова, как непосредственного участника событий. Понятное дело, откровенно разговаривать мент не хотел. Темнил младший лейтенант, идиота из себя изображал. Мильштейн почувствовал глухое раздражение, но тут же постарался подавить его. С милиционером обостряться не стоило. Возьмет и вообще ничего не расскажет. А судя по сообщению внешкора, в Кулибинске назревала полновесная сенсация. Он уже побывал у вдовы покойного, и та рассказала, как ее заставляли трижды хоронить покойного мужа. «Я права знаю! — голосила вдова. — Покойника родственники один раз хоронят, а остальное — за государственный счет!»
Друг семьи погибшего инженера, приятный в общении и хлебосольный Возген Гексенович Вартанян, щедро наливал журналисту превосходный коньяк «Салют» и тонко резал бастурму.
— Разве можно так издеваться над бедной женщиной? — возмущался он. — Вартанян человек небедный, Вартанян хорошему человеку всегда помочь рад. Но три раза заказывать оркестр? Три раза поить всех его знакомых пьяниц? Первый раз половина завода пришла, второй раз — весь завод явился. Если бы третий раз поминали — со смежных предприятий бы прикатили. Вы ешьте, ешьте, уважаемый, мне бастурму из деревни каждую неделю привозят. Как мой отец ее готовит! Это же божественно! На языке тает!
— Фотографию потерпевшего позвольте? — попросил Мильштейн.
— Сколько угодно, дорогой, — расцвел Вартанян, довольный, что может сделать что-то хорошее для большого и умного человека из Москвы. И проявил щедрость: — Бери хоть весь альбом!
В райотделе бастурмы и коньяка не было, здесь имелась только подозрительного вида вода в залапанном жирными руками графине, пить ее журналист остерегался.
— Так сколько было тел? — зашел с другой стороны Мильштейн. — Три или одно?