В общем, сегодня мне впервые довелось лицезреть это чудо кораблестроительного искусства собственными глазами и со стороны, и, должен признать, оно того стоило — даже сожаления о прерванной поисковой операции и бездарно потраченных сутках немного притупились. Ну а потом вообще начались чудеса — навигационный центр «Архангела» попытался перехватить управление «Набатом» и в автоматическом режиме пристыковать его к самой, на мой взгляд, труднодоступной штанге, но я этому решительно воспротивился. И из принципа оставил свой корабль дрейфовать на порядочном удалении от «Михаила», добравшись на место назначения на понтоне под номером один. И знаете, пока маневрировал в ближнем космосе и примерялся для стыковки, меня не покидало очень забавное чувство — как будто с суденышком я вижусь в последний раз. Не мудрено, в общем-то — понтоны у меня расходный материал, но предпосылок вроде бы никаких… интуиция, она такая. Потом, сразу же после стыковки, был тот самый навороченный шлюз, длинный — и абсолютно безжизненный — коридор до лифта, тесная, но довольно роскошная, как, впрочем, и все на борту «Архангела Михаила», кабинка, и полуминутный «заезд» в глубь корабля. Из лифта я выбрался в обитаемой зоне, и незамедлительно оказался во власти лакея — типичнейшего такого, при ливрее и манерах. Встречающий попытался было отжать мой «бомбер» под предлогом доставки в гардеробную, но обломался — мне и так не по себе в этом царстве давящей роскоши, так еще и последней защиты лишаться? Нет уж. Пусть все видят, что явился опытный космонавт — тощий, загорелый, слегка неряшливый и лохматый. Если, конечно, дрэды под это определение подходят. Впрочем, это проблемы высокой принимающей стороны — меня вынудили нанести внеочередной визит, вот пусть и терпят мнимое неуважение. Плевать мне на традиции аристо, у меня теперь в приоритете обычаи совсем другой касты — суровых космических бродяг, для которых комбез и куртка как униформа. Спрашиваете, как это вынудили? А вот так… ладно, пока время есть — шагать за халдеем, судя по всему, еще долго — расскажу. В общем, началось все с того самого звонка дяди Германа, отвлекшего меня от работы…
— Дядя Герман? Что-то случилось?
Ну а что еще я должен был спросить? На дядьке, как в таких случаях говорится, просто лица не было — бледен, угрюм, разве что не трясло от злости. Или отчаяния, что гораздо хуже.
— Извини, Александр, что в неурочное время, — все же нашел он в себе силы не вываливать на бедного меня все скопом, — но ситуация у нас сложилась критическая. Подгадали, твари!..