Ну, что сказать? Удачно зашел, ага. К разборке подоспела едва ли треть членов совета, усиленная десятком старцев, среди которых я заметил и своих недавних гостей — деда Захара с дедом Семеном. Из остальных очень важных персон — Герман Романович в гордом одиночестве. Целую ложу на пятерых один занял, и сибаритствовал понемножку, с удовольствием щурясь через пенсне на окружающих. И самое главное — среди рядовых членов совета, молодых да ранних, тоже примерно треть составляли оппозиционеры. Забавное соотношение. Если принять к сведению слова дяди Германа, потенциальные бунтовщики заявились почти в полном составе, да еще и заранее. А вот из группы поддержки Германа Романовича почти никого не было. Наверняка делом заняты, некогда им на цирк отвлекаться.
Что характерно, до моего появления многие присутствующие о чем-то переговаривались между собой, но стоило лишь по залу разнестись звукам шагов (я не стеснялся и от души топал ботинками по паркету), как в помещении воцарилась напряженная и, я бы даже сказал, изумленная тишина. А акустика тут хорошая, я уже об этом упоминал. Поэтому чуть не вздрогнул, когда оставшийся у распашных дверей лакей торжественно объявил:
— Завьялов Александр Федорович!
И церемониальным посохом об пол долбанул, видимо, для пущего эффекта.
Эффект, надо сказать, удался на славу — по залу пробежал изумленный гул, сам собой сошедший на нет где-то через полминуты, но отдельные очаги остались — сидевшие рядом члены совета принялись без стеснения перешептываться, стреляя взглядами то в меня, то в дядю Германа. А тот сидел и лыбился, как обожравшийся сметаны кот. Ну а чего? Заслужил. Я, кстати, тоже, а потому нежился в лучах славы, разве что постеснялся раскланяться со зрителями. Те отвечали взаимностью, и вскоре неловкая тишина (относительная, конечно), начала раздражать.
Так и не дождавшись приветствия от встречающей стороны, я решил взять инициативу в свои руки и принялся отвешивать короткие поклоны, больше похожие на кивки:
— Герман Романович… дед Захар… дед Семен… милостивые государи!.. Вы желали меня видеть?
С каждым моим словом шепотки то тут, то там совершенно стихали, а после вопроса и вовсе повисла звенящая тишина, нарушаемая разве что тревожным дыханием и сопением отдельных делегатов.
— Что ж, вот он я! Александр Завьялов, собственной персоной. Может, соизволите объяснить, за каким чертом вы этот спектакль устроили? Обвинили главу клана невесть в чем, едва ли не взбунтовались… и чего ради? Я слушаю, господа.
Ты смотри, как притихли! Но и я тоже хорош — сам не заметил, как подпустил в голос толику яда и неожиданно прорезавшейся непоколебимой уверенности. Только сейчас дошло, что именно так отец общался с проштрафившимися подчиненными… блин! Ну что за царские замашки?! Вот как так?!