. Впрочем, первое каирское восстание Никула ат-Турк характеризовал как мятеж, который «не принес ничего, кроме бесчестья и позора его участникам и поругания религии»
{118}. Оба хрониста подчеркивают стихийность первого восстания и его тяжелые последствия, хотя аль-Джабарти более остро реагирует на действия французов по подавлению мятежа.
Второе восстание (март-апрель 1800 г.) вспыхнуло после нарушения англичанами эль-Аришского мирного соглашения, по которому французы должны были уйти из Египта, оставив его османам. Когда сроки эвакуации французской армии из Каира были продлены на восемь дней, французы, по свидетельству хрониста, стали активно концентрировать войска, возводить укрепления и пополнять боезапас. Аль-Джабарти передает удивление и смятение жителей города, пребывавших в неизвестности и высказывавших различные предположения о причинах подобной активности французов, почти полностью покинувших город накануне. Ходили слухи, что «французы были извещены некоторыми из своих друзей из английского лагеря о том, что визир договорился с англичанами окружить их, когда они подойдут к морю»{119}. Ситуация в городе обострилась: мусульмане стали вооружаться против французов и христиан. Османские военные, прибывшие в город, лишь усугубляли ситуацию, призывая горожан к борьбе. Египтяне, ободренные близостью освобождения, стали пренебрежительно и оскорбительно вести себя по отношению к французам, выказывая им всю свою ненависть, «унижали их своим бесцеремонным обращением, насмешками, ругательствами и даже проклятиями»{120}. В конце концов, все это вылилось в стихийное выступление. Ат-Турк, описывая жесткое наказание французами жителей после восстания, восклицает: «Это был час большой беды, страшные события, рассказ о которых способен заставить горы содрогнуться, а волосы молодых поседеть»{121}.
Именно восстания стали своеобразными «моментами истины» в отношениях между завоевателями и завоеванными, показавшими неэффективность демагогической политики французов — местные жители не верили лозунгам оккупантов, которые оставались для них чужаками и угнетателями, а не «освободителями», как позиционировали себя сами французы. Для большей части египетского общества завоеватели были, прежде всего, иноверцами, обладающими большой военной силой. Это вызывало страх и ненависть, которые проявлялись в самых разных формах, в частности, во время восстаний.
Аль-Джабарти, не испытывая теплых чувств к французам, тем не менее, признает необходимость компромисса и сотрудничества с оккупантами, ведь каирцы находились в «положении пленников»