Шаги приблизились и замерли у его кровати со стороны окна. Показалось даже, что на лицо упала тень, когда чья-то фигура заслонила свет фонаря. Снова послышался шорох, а следом матрас слегка просел под весом севшего рядом человека.
Впрочем, нет. Это не мог быть человек: проседание матраса было слишком незначительным, а значит, вес ночного гостя тоже должен быть незначительным. Ребенок? Собака? Никому из них неоткуда было взяться в коттедже.
Тянуло открыть глаза, но было очень страшно. И он даже не мог сказать, чего боится больше: увидеть перед собой призрак или не увидеть никого. Поэтому веки Долгов так и не разомкнул, лишь стиснул зубы, чувствуя, как тяжело бьется в ушах пульс.
Он снова вздрогнул от неожиданности, когда щеки едва ощутимо коснулась холодная рука. Резко втянул в себя воздух и задержал дыхание, прислушиваясь и боясь спугнуть Веру. Теперь он не сомневался, что это она.
Кончики ледяных пальцев скользнули к подбородку, указательный коснулся губ и опустился чуть ниже, замирая на ямочке на подбородке. Она часто так делала при жизни перед тем, как разбудить его почти невесомым поцелуем. Долгов замер в ожидании знакомого прикосновения губ, но его так и не последовало. Вместо этого холодная рука опустилась чуть ниже, легла ему на грудь. Дышать сразу стало тяжело, как будто его придавило гранитной плитой.
– Прости, – вырвался вместе с выдохом тихий шепот. – Прости меня… Если бы ты знала, как я сожалею…
Ему послышался рядом тихий вздох, тяжелый и печальный. Горло перехватило от нахлынувших эмоций и воспоминаний. Картина, которую он никак не мог стереть из своей памяти, снова встала перед глазами: тело Веры на крыльце с залитым кровью, разбитым лицом.
Он снова стиснул зубы до боли, до скрипа, пытаясь выровнять дыхание, проглотить вставший в горле ком и не дать непрошенным слезам выкатиться из-под плотно сомкнутых век. Какие тут могут быть «я сожалею» и «прости»? О чем он говорит? Разве можно простить такое? Было бы можно, он бы давно себя простил. Могла бы простить она, давно бы ушла.
– Чего ты хочешь? – с трудом выдавил он все тем же свистящим шепотом. – Скажи, чего ты хочешь, я это сделаю.
Если она пришла забрать его с собой, так и быть. Он найдет способ, найдет прямо сейчас. Всё лучше, чем бесконечная агония бессонницы.
Рука на его груди шевельнулась, слегка погладила, нажала чуть сильнее, превратившись вдруг в точку опоры. На лицо упали щекотные пряди волос, а следом ухо обожгло неожиданно горячее для мертвеца дыхание:
– Проснись, Костя. Ты должен проснуться. Проснись!