— Здесь, что ли, будем кормить детей картошкой с маслом? — спросила босоногая девушка, сунув в дверь лицо, на которое свисали длинные черные космы.
— Накорми их в детской, Элизабет, и пришли... да, пришли сюда экономку... Эдвадс.
— Это кухарку, что ли, мэм? — осведомилась девушка.
— Сейчас же пришли ее сюда! — вскричала несчастная Джемайма; вслед за этим сковорода на кухне перестала шипеть, вошла разгоряченная женщина и, утирая лицо передником, спросила с явно ирландским акцентом, что угодно хозяйке.
— Проводи меня в мой будуар, Эдвардс, не могу же я принимать мистера Фиц-Будла в дезабилье.
— Право же мне некогда! — возразила Эдвардс. — Хозяин побежал к мяснику, а ведь кому-то надо присматривать за плитой!
— Пустяки, я должна переодеться! — воскликнула миссис Хаггарти; и Эдвардс, опять утерев лицо и руки передником, покорно подала руку хозяйке и повела ее наверх.
На полчаса я был предоставлен собственным мыслям, а по прошествии этого времени миссис Хаггарти сошла вниз в выцветшем желтом атласном платье, оголив свои жалкие плечи, как и в прежние времена. Она напялила безвкусный капор, по всей вероятности, купленный для нее самим Хаггарти. Вся она была увешана ожерельями, браслетами, серьгами, золотыми и позолоченными, в перламутре, украшенными гранатами. Вместе с нею в комнату проник такой сильный запах мускуса, что он забил благоухание лука и кухонного чада; и все время она обмахивала свое жалкое, изуродованное оспой лицо старым батистовым носовым платком, обшитым пожелтевшим кружевом.
— Так вы везде узнали бы меня, мистер Фиц-Будл? — спросила она и оскалила зубы, полагая, что обворожительно улыбнулась. — Я убеждена, что узнали бы; хоть эта ужасная болезнь лишила меня згения, по счастью, она ни капельки не попогтила мне лицо!
Несчастную женщину уберегли от горького испытания; но, принимая во внимание ее тщеславие, сумасбродство, эгоизм и невероятную заносчивость, едва ли следовало оставлять ее в таком заблуждении.
Впрочем, что изменилось бы, если бы ей сказали правду? Есть люди, которых не проймешь никакими доводами, советами и доказательствами, — они вам не поверят. Уж если мужчина или женщина наделены достаточной дозой глупости, для них не существует авторитета. Глупец не терпит превосходства; глупец не способен понять свою ошибку; глупец не знает угрызений совести, уважения к чувствам других людей, он убежден в своей неотразимости, преуспеянии, в своей правоте, и почитает лишь собственную дурость. Как вы заставите дурака поверить, что он глуп? Подобный субъект не видит собственной глупости, как не видит своих ушей. И главнейшее преимущество Глупца — неизменное довольство самим собой. Какое множество людей обладает этим драгоценным качеством — эгоистичные, взбалмошные, грубые, жестокие, дурные сыновья, дурные матери и отцы, которые никогда не делали добра!