Я ее узнала по портрету в глухоманьском поместье, так вот там горбинка была намного меньше, — тетка явно подкупила художника, чтоб приукрасил ей внешность…
Рядом с ней, на софе, сидел (по всей видимости) мой двоюродный дядюшка — Барон Тиссотский (вот им не повезло с названием родовых земель!).
— А вы, должно быть, мой дядюшка! — вежливо здороваюсь и с ним, а затем с любопытством и в гробовой тишине рассматриваю родственника.
Рыхлый лысеющий мужчина пожилого возраста с несчастным, немного потерянным выражением лица. То, что он закладывает по-черному — видно не вооруженным глазом. Видать, пилит его женушка своими непомерными амбициями. На живую пилит. А вот то, что он не встал, чтобы меня поприветствовать — я запомню. Не уверена, что это было проявлением неуважения — скорее он просто растерялся, — но это не отменяет факта отсутствия манер…
Перевожу взгляд на следующего члена своей семьи.
— И, полагаю, моя сестрица Мерцелла?..
На диванчике, напротив софы, сидела курносая блондинка — по всему видно: дочь барона и баронессы. Этой осенью ее собирались представить ко двору и явно планировали прибавить к ее имени все мои титулы, — вот прям тем самым местом чую.
Почему? Потому что доченька моих дражайших родственников была одета, как коронованная принцесса — в великолепное воздушное платье бледно желтого цвета с кучей оборок и драгоценных нитей, — а на шее у нее висело родовое колье фон Баркентонов. Какаааая прелесть! О том, что это колье не принадлежит Мерцелле я знаю абсолютно точно: на портрете матери Марьянеллы оно было нарисовано очень качественно и красовалось прямехонько на шее покойной. А портрет сей я увидела в том же самом тьмутараканьском поместье.
Улыбаюсь еще шире.
К слову, выражение лица Мерцеллы трудно передать словами, но я все же попытаюсь: кажется, она готова пойти на кухню, взять уксус, залить в мою глотку и выжечь мне все внутренности. Милая сестренка. Думаю, мы подружимся.
Тем временем молчание в гостиной становилось… гнетущим.
Пытаясь понять, в чем дело, перевожу взгляд к шкафу с книгами, расположенному у огромного панорамного окна. Там, с томиком стихов на древне-сарамнийском в руках (а мир тут зовется Сарамния), стоял незнакомый мне мужчина лет тридцати пяти. Его пристальный взгляд было сложно игнорировать, отчего я сделала вывод, что мы-таки знакомы… Точнее — они с Марьянеллой. Осматриваю незнакомца с ног до головы: черный фрак, черные брюки, черный шейный платок, черные чуть вьющиеся волосы до плеч, черные глаза и чувственные, хвала небу, не черные губы.