Когда он снова поднял голову, в его лице была только усталость. – Свои грехи я знаю сам и отвечу за них, когда придет время. Не обо мне речь. Идите! Он ждет вас – вы нужны ему!
Ученики молчали. Иуда вздохнул и пошел прочь.
Он бездумно брел по саду и вдруг понял, что по щекам ползут слезы. «Нет, еще не время… Все только начинается!». Он запрокинул голову, стиснул руки. Это не помогло. Ветви, лунные блики, земля закружились перед глазами в диком танце, он зашатался и без чувств рухнул на землю.
3
Иисуса тащили к площади. Грубые насмешки, удары и плевки больше не трогали Назарянина – он был слишком измучен и механически брел, безжалостно подгоняемый встревоженными необычайным возбуждением толпы стражниками.
Иуда шел следом. Эти ночь и утро слились в один нескончаемый кошмар, где реальность была хуже самых страшных снов. Зная расчетливую осторожность Антипы, Иуда прекрасно понял, что произошло во Дворце Хасмонеев[69], и теперь, в который раз пересекая вслед за скорбной процессией город, проклинал эту затянувшуюся пытку.
Людей все прибывало. Словно не было больше дела в предпраздничный день, как обречь человека на смерть и насладиться ее зрелищем.
Иуда смотрел на них и пытался понять, как всего две недели назад они же приветствовали Иисуса у Золотых ворот, называли пророком, Царем Иудейским, выстилали перед ним дорогу одеждами и украшали пальмовыми ветвями.
Наконец процессия достигла площади. Иуда остановился в одном из примыкающих переулков, не в силах подойти ближе. Отсюда было отлично видно происходящее. А слышать… Что нового он мог услышать?
На площади появился наместник Иудеи в окружении стражи. С другой стороны подходила процессия членов Синедриона.
Иисуса вывели на помост, поставили перед наместником. Назарянин выпрямился, стряхивая оцепенение, смело посмотрел римлянину в глаза. В лице Пилата промелькнуло нечто среднее между уважением и жалостью. Он задал Иисусу вопрос, тот ответил. По знаку наместника стражники вывели Иисуса к толпе. Пилат вскинул руку, призывая к молчанию.
– Вот человек, крови которого вы требуете от меня, – холодно отчеканил он. – По законам Рима на нем нет вины для казни. Если он нарушил ваш Закон – судите его.
– Нет! – выдохнула толпа.
Каиафа выступил вперед.
– Игемон, он оскорбил величие Рима, – гневно провозгласил первосвященник, – он отрицает власть кесаря. Мы просим тебя о правосудии!
– Смерть ему! Распни его! – подхватили люди.
Наместник молчал, с каким-то отстраненным интересом рассматривая толпу.
Первосвященник пустил в ход главный аргумент:
– Игемон, этот богохульник назвал себя царем иудейским. Прямое оскорбление кесарю! Это бунт! Наказание бунтовщиков – право и обязанность римской власти.