В вышеприведенном отрывке романтический подтекст романа обнажен. Зрелый Кин, может быть, отказался бы от «перламутрового снега» и от очевидного «бабелизма» эпитета «небывалый», но некоторая наивность (или смелость?) средств отчасти идет ко всему художественному строю романа. Палитра молодого писателя была богата многими красками, и он смело клал их на свое полотно… Ничего этого в спектакле «Наша молодость» не было: Матвеев шел не по Украине и вокруг в тумане не было призрачных полков, а торчал какой-то скучный, хотя и весьма всамделишный забор, вдоль которого, правдиво прихрамывая, ковылял актер.
Это, разумеется, не могло понравиться Кину, но прежде всего и острее всего он критиковал актера Дорохина, исполнителя роли Безайса, за «поверхностность и легкомыслие» в трактовке роли. Кин считал, в частности, что театр неверно расставил акцепты во взаимоотношениях между коммунистом Безайсом и «обывательским резонером» — хирургом, ампутировавшим ногу Матвееву. У автора романа было ощущение, что Безайс «как бы спасовал», а это было недопустимым. В общем, в письме дирекции МХАТа Кин просил о переработке спектакля. Но спектакль шел с переполненным залом, зрители смеялись и плакали, и дирекция Художественного театра не видела оснований к переделкам. В этом случае Кину не удалось добиться своего. Зато примерно в это же время он буквально заставил снять с экрана весьма посредственный фильм, поставленный по роману. Видимо, в обоих случаях Кин был прав, но интересна не только суть спора, а принципиальность писателя.
8
Как творчески рос и креп талант Кина, как оттачивался его вкус, как мужал его ум, видно по его последним, к сожалению незаконченным, произведениям.
Из фрагментов двух незавершенных романов Виктора Кина, помещенных в томе «Избранного», мне лично больше нравится тот, которому автор, судя по воспоминаниям его близких, уделял меньше труда и внимания: роман о Безайсе-журналисте в Москве середины и конца двадцатых годов. Иначе говоря, это роман о «Комсомольской правде», это объяснение в любви газете и славной профессии журналиста: «Тренированный, ловкий — ни одного лишнего жеста! — поспевающий всюду и знающий все репортер. Он был стремителен, жаден и прекрасен в своем неутомимом беге, он творил песню города, схватывал зеркальным фотоаппаратом лирику мостовых, эпос каменных этажей…»
Нетрудно представить себе, что, работая над романом, Кин вспоминал и о своем личном опыте, о том, как в своих фельетонах он неуклонно освобождался от интонационной подражательности, как становилась самостоятельной его фраза, как он учился отбирать и ценить выразительные подробности, бытовые штрихи. Именно потому, что все это — пережитое, роман о журналистах так достоверен и точен…