И, разумеется, в письмах екатеринбургского периода то и дело упоминания о газете «На смену» — иногда серьезные, часто шутливые, но неизменно показывающие, какую большую роль эта газета играла в жизни Кина. «Сегодня пошел в ротационную, чтобы поторопить рабочих и посмотреть, как выходят сетчатые клише на ротации. И к ужасу своему выяснил, что в стереотипной перепутали номера страниц. Шестая страница пошла вместо третьей. Я даже не рассердился. Слишком много неприятностей было у меня с этим номером»; «Сгребаю на стол письма, рукописи, папки, ножницы, клей, карандаши и ручки… Машинально отмахиваюсь от поэтов, писателей, художников, курю, но чаще ругаюсь. Долго, выразительно — вырабатываю трафарет. Слишком их — цинкографов, поэтов, корректоров и дальше — много»; «Сверстка номера. Хорошо вышел. Сейчас для меня нельзя сделать большего удовольствия, как хорошо отозваться о газете»; «На пленуме ЦК о нашей газете говорили, как об одной из лучших». И постоянные вопросы к Антону: аккуратно ли он получает «На смену» (Кин посылал ее в адрес ЦК — Антону лично), и как она ему нравится, и так далее.
И дальневосточные записи 1921—1922 годов, сами по себе очень интересные и характерные, и письма к Антону включены в том «По ту сторону» серии «Тебе в дорогу, романтик», потому что они дополняют наше представление о Викторе Кине — человеке, коммунисте и писателе. В самом деле, удивительная цельность проявляется решительно во всем. Это и индивидуальные черты Кина, и яркий отпечаток атмосферы времени.
9
Отрывки из записных книжек Виктора Кина можно условно разделить на три группы. Во-первых: наброски, портреты, ситуации, кусочки диалогов и отдельные фразы, относящиеся к «По ту сторону», «Незаконченному роману» и «Лиллю». Они помогают уяснить и ярче представить замыслы писателя. Во-вторых: отдельные записи, сделанные, так сказать, впрок и занесенные сюда для памяти. Иногда они тяготеют к особой форме законченных миниатюр (как некоторые подобные записи у А. П. Чехова и И. Ильфа) и почти не нуждаются в дальнейшей обработке. В них выразился зоркий, насмешливый взгляд художника, умение видеть то, что остается не замеченным другими, и любовь к отточенной словесной форме. Но есть еще и записи третьего рода: краткие, афористические формулировки — иногда личные признания, а чаще определения собственной эстетики писателя. Сделанные для самого себя, они лаконичны, а иногда даже парадоксальны.
Такова, например, краткая запись, всего одна фраза, видимо сделанная в середине тридцатых годов: «Молодость, влюбленная в абстракцию…»