– Я в магазин, – сообщает он Бонни, бренча ключами. Я целую сестру в щеку и обещаю позвонить утром, после чего выхожу вслед за Люком на крыльцо.
– Что у вас произошло? – спрашиваю я, когда мы идем по аллее.
Люк оглядывается и отвечает:
– Она не хочет со мной разговаривать. Даже о вашем брате рассказала только после допроса полиции.
– Ты шутишь?
Люк качает головой:
– Бонни запрещает мне говорить об этом мальчикам, но это безумие, потому что рано или поздно они все узнают и станут злиться, что мы скрыли это от них.
– Согласна. Дети должны узнать о происходящем, и желательно раньше, чем кто-то из приятелей расскажет им об этом.
– Она отказывается говорить о Дэнни, по крайней мере со мной, – Люк искоса смотрит на меня, но я качаю головой:
– Поверь, не только с тобой.
– Она все время отгораживается от меня и игнорирует мою помощь, и знаешь, – он снова оглядывается на дом, – честно говоря, я устал.
– Люк, не говори так!
– В трудные времена она никогда не хотела, чтобы рядом был я, всегда это была только ты.
Мне нечего возразить. Бонни часто повторяла – кровь не вода, и в последний раз я слышала от нее эту поговорку, когда забирала сестру из реабилитационной клиники.
«Как хорошо, что ты рядом, Стелла!» – повторяла Бон. У ее ног стоял собранный маленький чемодан, и сестра смотрела на меня большими круглыми глазами ребенка, как будто старшей сестрой была я. Полные оптимизма, в тот день мы верили, что Бонни больше не вернется в клинику.
«А как же иначе?» – пожимаю я плечами. Я не удивилась, когда Бонни позвонила мне, а не Люку, и попросила забрать ее и отвезти домой.
«Кто мне еще поможет?» – сказала она тогда.
Жаль, что я не могу напомнить ей поговорку о крови и воде, когда речь заходит о Дэнни.
Ключи Люка позвякивают в его руке.
– Ты же знаешь, это был не тот случай, когда я не хотел быть рядом с ней.
– Знаю, – подтверждаю я, хотя мне не нравится, что зять говорит в прошедшем времени.
Люк хмурится, глядя себе под ноги и отшвыривая камушек носком ботинка.
– По-моему, она снова начала пить, – вдруг произносит он. – Конечно, я не знаю наверняка, она никогда не признается мне в этом, тем более что Бонни научилась отлично это скрывать.
– Черт. Вот черт. – Глубоко дыша, я запрокидываю голову. Я заметила сегодня в ее действиях что-то неправильное, однако не хотела даже предполагать худшее.
– Прости, Стелла, но я не мог промолчать. – Люк качает головой, и в глазах у него блестят слезы. – Я знаю, что тебе сейчас не до этого.
За все эти годы я не раз уходила от сестры с тревожным чувством, что все опять катится под откос. Когда Бонни выходила из реабилитационной клиники, в ее первые недели трезвости я постоянно была на взводе. Я всегда знала, когда она снова срывалась, выпивая стаканчик, по характерным признакам, которые легко считывались: на лице Бонни появлялось виноватое выражение, а ее пальцы вечно что-нибудь теребили из страха, что ее разоблачат. С годами, когда сестра избавилась от своей зависимости, читать знаки стало сложнее, хотя я никогда не переставала наблюдать.