– Оливия на кухне.
– Отлично. – Я вздыхаю, задерживаю воздух в груди и медленно выдыхаю. Отец, должно быть, угадывает мое волнение. – Речь идет о Бонни, – начинаю я, с трудом выталкивая слова через сдавленное горло. – Я знаю, что вы с мамой сделали.
С языка готовы сорваться десятки вопросов, и я лихорадочно подбираю самый подходящий. О чем вы, черт возьми, думали? Кто дал вам право лгать нам всю жизнь? Вам никогда не приходило в голову, что вы сделали что-то неправильно?
В конце концов я говорю:
– Энни узнала, что мама рассказала Айоне о вашей тайне. Думаю, именно это взбесило ее, и она не стала разубеждать маму, будто она виновата в гибели Айоны.
– О нет, Стелла! – стонет папа. – Господи, нет. – Он начинает плакать. Я представляю, как он сворачивается в клубок где-то в углу комнаты, крепко прижимая телефон к уху, но, признаюсь, в кои-то веки я не испытываю к нему сочувствия.
Не слишком ли поздно для сожалений, папа? Спустя сорок лет. От меня не укрылось, как здраво и логично он рассуждает. Разговор вернул его к значительным, важным событиям, и папа собрался почти до нормы.
– Нам не следовало этого делать, – всхлипывает папа. – Зря мы на это решились!
– Что? – кричу я. – Ты не можешь так говорить! Разве можно жалеть, что у нас есть Бонни! – Напряжение внутри меня нарастает. Я думала, что ждала от него раскаяния, но только теперь я понимаю: это не то, что я хочу услышать. – Ты же не собираешься сказать, что хотел бы, чтобы Бонни не было?
– Нет… Я не знаю! – кричит отец. – Мы поступили неправильно. Неправильно! А ваша мама никогда этого не видела.
– Но вы же вместе приняли решение! – завожусь я. – Почему ты винишь во всем одну маму?
Я хочу, чтобы он искал оправданий того, что они сделали, а не сожалел об этом. Я хочу слышать, что у них не было выбора, потому что они полюбили Бонни и хотели дать ей нормальную жизнь. Мне неприятно слушать, как отец хнычет в трубку о том, что они не должны были забирать Бонни.
– Конечно, вместе. Конечно, – повторяет он уже спокойнее.
– Но почему? – умоляю я. – Пап, зачем вы это сделали?
– Мы были молоды и очень хотели семью, а твоя мать потеряла двоих детей, и мы испугались… – он замолкает, – …что своих у нас больше не будет. Видит Бог, я люблю Бонни. Но мы совершили ошибку. Бонни уже знает?
– Пока нет, – огрызаюсь я. И я буду тем, кто ей скажет об этом, да, папочка? Это должен был быть ты, однако ни один из вас так и не набрался смелости.
Я стискиваю свой мобильный до боли в пальцах. Кровь кипит в жилах, обжигая кожу. Меня злит, что отец так и не сказал мне тех слов, которые я так жаждала услышать. Я хотела от него того, что я увидела в Руфи, – глубокой веры в правильность ее решения. Убежденности, которую я, должно быть, увидела бы в маме.