Он явно не сомневается, что прозвучало.
Если Энни говорит, что это был несчастный случай, то все выглядит так, будто никто не планировал нападать на Айону, и Энни ничего не связывало с погибшей. Это значит, что Энни защищает не только Боба, но и моих родителей, ведь Харвуду теперь не раскопать прошлого. И это после того, как Энни сделала все, чтобы ни у кого не возникало сомнений, что в гибели Айоны виновна моя мама!
Возможно, Энни все хорошо обдумала и решила, что одно непреднамеренное убийство лучше, чем совокупность всех преступлений, которые могли бы всплыть, признай Энни свою вину.
– Мисс Харви? – Детектив Харвуд выжидающе смотрит на меня. Я гляжу на него, часто моргая.
Нужно сказать правду. Я обязана это сделать. Но сначала я поговорю со своей сестрой.
– Мне очень жаль, но я еще не… – Я делаю неопределенный жест рукой. – Я надеюсь, что после некоторого отдыха…
Детектив со вздохом качает головой.
– Нужно будет подписать ваши показания, – говорит он, поднимая на меня взгляд, прежде чем отвернуться. – Буду признателен, если позже вы сможете подъехать в отделение.
Я захлопываю за ним дверь и прислоняюсь к ней спиной, прижимая альбом Дэнни к груди. Я так долго не выдержу, думаю я, отталкиваясь наконец и направляясь в спальню.
Положив альбом на колени, я долго смотрю на обложку с таким же чувством, как в детстве на рождественский календарь, предвкушая, что там окажется внутри. Под обложкой я нахожу конверт, втиснутый в переплет. Вытащив его, я достаю письмо.
Дорогая Стелла!
Пусть альбом будет у тебя. Делай с ним то, что посчитаешь нужным – сожги, если захочешь, – но, может быть, тебе захочется взглянуть. Ты всегда просила меня об этом, когда мы были детьми.
Было время, когда я хотел вернуть его себе больше всего на свете, но цена этого стала слишком высока. Я даже не смог заглянуть внутрь, потому что знал, что увижу в нем воспоминания о лете, которое я всю жизнь пытался забыть.
Когда тем вечером мама вошла ко мне в комнату и сказала, что с Айоной все в порядке, я понял – она что-то недоговаривает. Я прочел это в ее глазах. Ты всегда утверждала, что я хорошо чувствую людей. На следующий день родители объявили нам, что мы переезжаем, но мне и в голову не могло прийти, что Айона мертва. В пятнадцать лет я рассудил, что она угрожала нам и мама запаниковала.
Мама пожертвовала всем ради моего спокойствия, и это было тяжелым бременем для меня. Через семь лет я понял, что не могу больше нести этот груз. И тогда я решил, что должен уехать и начать все заново. Я не мог видеть, как ты умоляешь маму вернуться на остров, потому что знал – она никогда не согласится, и винил себя во всем, включая уход отца из семьи.