Вообще непонятно, зачем давать такие объявления, которые невозможно расшифровать. И каждый на перроне, в зале ожидания, в привокзальном кафе или в туалете прислушивается изо всех сил, или говорит собеседнику или провожающему, – Тихо, тихо! Что объявили? Я ничего не понял! Пойду на табло гляну!
И так делают все, а тем временем, диктор в своей кабине жуёт пельмень или галушку, чтобы следующий поезд объявить ещё зажеванней и гаже.
Аня оглядывалась, несмело читала указатели и мешала бегущим.
На плечо легла тяжелая рука.
– Потерялась, красавица? Чё не москвичка, наверное? Жениха ждёшь?
Высокий, губы кривятся в неискренней, натянутой улыбке, как-будто человеку больно, но он терпит, в красном спортивном костюме и в чёрной кепке-аэродроме ни к селу, ни к городу, во рту сверкал золотой зуб, а на руке – золотой браслет.
Аня попятилась назад. Надела сумочку через голову, как почтальон, и крепче взялась за ручку чемодана.
– Да, не москвичка, чё не видно? Меня сейчас дядя с тётей встретят, они москвичи. Дядя в милиции работает, мамин брат, видно бандитов ловит, вот и опаздывает.
Аня осмелела и гордо прошла мимо, сама не зная, в какую сторону метро.
– А ты знаешь, что в милиции самые страшные бандиты-то сидят, красавица? – парень крикнул вслед и громко плюнул, – Ну-ну, вали отсюда, немосквичка.
Аня очень надеялась, что плевок не на её спине, но оборачиваться не хотелось. Чудом выйдя на улицу, она увидела значок Метрополитена.
Остановившись у карты метро, девушка расплакалась. Её землячка говорила ей станцию метро, но она забыла. Дрожащими руками Аня достала листочек со станцией метро и адресом. Она только помнила, что-то связанное с птицами, то ли с географией. Вокруг бушевало человеческое море, её толкали в спину, кричали «женщина, чего встали», чуть не оторвали ручку от чемодана, а она дрожащими руками разворачивала листочек в клетку.
– Воробьёвы горы! – Аня не удержалась и прокричала вслух, – Да, Воробьёвы горы!
– Так что, тётя и дядя-милиционер таки не приехали за племянницей? Слишком много преступников развелось, времени нет? – проскрипел сзади знакомый, прокуренный, страшный голос.
Леха Семёнов с самого детства был хулиганом. Семья мальчика имела средний достаток и нулевое влияние на сына. Ни наказания, ни битье, ни пряники не могли изменить непутевого парня. Связавшись с дворовой шпаной, Алексей покатился по наклонной. В пятнадцать он стоял на учете в детской комнате милиции, а в девятнадцать уже получил условно.
Всю жизнь он смотрел с придыханием на авторитетов, матёрых бандитов и убийц, был вхож в определенные криминальные круги, но скорее как шестерка, решала, барыга. Леха приносил в общак свою долю, «работал» на одном из вокзалов Москвы, разводя лохов и приезжих. Кидал на деньги при обмене доверчивых иностранцев, крышевал щипачей и каждую неделю заносил долю начальнику вокзала. Леху никто не трогал, милиционеры знали, кто за ним стоит, кивали при встрече и считали уважаемым человеком. Все жалобы потерпевших внимательно слушали, заставляли писать подробное заявление, складывали в стопочку и в конце недели методично «теряли».