– Петерен, сколько в ваших сутках условных?
– Что?
– Шиарийских! Сколько в ваших сутках шиарийских суток?!
Петерен неопределенно пошлепал губами.
– Что значит «шиарийских»? – спросил он.
Капсула засвистела, как закипающий чайник, и ухнула вниз.
Глава четвертая,
посвященная дальнейшему удивлению, знакомству с аборигенами и ценной находке
В орбитальном лифте было накурено. Пять человек в красивой, какой-то даже нефункционально изысканной военной форме, с начищенным до блеска оружием, столпились в одной части капсулы и, негромко переговариваясь и хихикая, тыкали пальцами в другую. Там, страдальчески сдвинув брови и прислонившись к стене, стоял Селес. Он ехал зажмурившись, тяжело дыша и изредка покашливая от дыма. Самому низкорослому солдату внепланетянин еле доставал макушкой до подбородка – правда, в отличие от них, обувь у оммо была самая обычная, а не на тяжелой, похожей на танковую гусеницу платформе.
– Высоты боится, – в очередной раз констатировал шепотом один из военных. – Это ж надо, а? – он восторженно подмигнул соседу. – Интересно, это они все так?
Селес сделал вид, что ничего не слышал. Вообще-то он боялся не высоты, а атмосферы, точнее – полетов в ней не на своем корабле. В опасной близости от поверхности планеты Селес доверял только неокораблям – все остальные были, по его мнению, ненадежны и в любой момент могли упасть. В космосе эта сложная и нелогичная фобия не давала о себе знать ввиду отсутствия верха и низа, и падать было некуда.
Сейчас Селес чувствовал себя совсем плохо, потому что капсула именно падала, причем с огромной скоростью. Он приоткрыл один глаз, успел заметить проносящиеся мимо облака, судорожно вдохнул и снова зажмурился.
– Почему мне не дали приземлиться на моем корабле? – помолчав, все-таки решился спросить оммо.
– Небо закрыто. Враги.
– Какие? – удивился он, но глаз на этот раз не открыл.
– Ты, например, – пояснили ему, и капсула затряслась от полнозвучного мужского хохота.
Селес вспомнил обитателей додекаэдра, и тоска по здравому смыслу обуяла его с новой силой.
– Но ведь тот человек… Петерен… Он сказал, что я – первый контакт.
– Это ты у него первый, – ответили солдаты, переглянулись и снова оглушительно захохотали. – На станции. А у остальных ты знаешь какой? – Двусмысленность формулировки приводила их в бурный восторг, характерный для подростков, только приобщающихся к радостям спаривания. Мальчишеские круглые лица и повизгивание, отчетливо различимое в басовитом хохоте, свидетельствовали, что из подросткового возраста солдаты вышли совсем недавно, а некоторые и вовсе там застряли.