В тот день, когда на землю спустился теплый тихий вечер, я стала свидетельницей потрясающего события; десятимесячная Изабелла самостоятельно вылезла из поставленной на землю колыбельки, взялась ручками за ее края, а потом отняла ручки и гордо стояла, демонстрируя всем свое умение. Замирая от гордости, я отошла на три шага и поманила ее к себе:
– Иди, иди сюда, миленькая! Иди, не бойся!
Изабелла пошевелилась, поверила мне, подняла пухленькую ножку и ступила шаг. Потом, удержав равновесие, сделала второй. На третьем я поймала ее в свои объятия.
– Ты ходишь, Бель! Моя хорошенькая, любимая Бель!
Вероника стояла в колыбели, ревниво наблюдала за нами и проявляла явное желание последовать примеру сестры.
«Ну, – подумала я со счастливой улыбкой, – теперь мне прибавится хлопот. Раз уж Изабелла взялась ходить, теперь ее не остановишь. Кто сможет совладать с этой непоседой?»
Я обожала своих близняшек: обаятельных, со вздернутыми носиками и серыми глазами, белокожих и белокурых. Так похожих на своего отца…
4
Берег был пустынен и тих, только волны с шумом накатывались на песок, сильно ударяя по нему грудами гальки и оставляя за собой золотисто-зеленую морскую траву. Море было явно неспокойно. Небо затянуло тучами, но далеко-далеко на горизонте можно было различить огни и силуэты английских кораблей.
Было совсем еще рано, только начинало светать. В полумраке призрачно чернели абрисы скал, вокруг которых хлестали и пенились волны. Скалы и рифы были окутаны молочно-сизым утренним туманом. Да и вообще было сыро, и мы сильно продрогли.
В полшестого утра недалеко от берега появился шлюп и спустил для нас барку. Отец Медар крикнул с берега пароль, и ему ответили верно. Люди, говорившие по-английски, перевезли нас на шлюп, и только тогда я смогла разобрать на борту темные буквы названия. Шлюп назывался «Дриада». На нем я уже плавала – тогда, когда два года назад отец вез меня к сыну.
– You can rest there,[Вы можете отдохнуть здесь (англ.).] – сказал мне офицер-англичанин, открывая дверь каюты. Я поняла его слова.
Мы с сыном остались одни. Я сняла плащ, помогла раздеться Жанно. Он, чрезвычайно серьезный и тихий, задумчиво уселся в углу. Я взглянула в зеркало и тоже села на постель.
– Отец Медар останется с нами? – спросил сын.
– Да, милый, он все время будет сопровождать нас. Он ведь тебе нравится, Жанно?
Ребенок не ответил. Мы снова замолчали.
Я не могла не ощущать странного, не слишком приятного волнения. Мне предстояло увидеть человека, который явно станет оценивать меня после стольких лет разлуки. Мне предстояло познакомить с ним сына. Для такой важной задачи нужно хладнокровие, а я слегка, по-школьному, волновалась.