– Он видит глазами, но не сердцем. Увидит и пройдет мимо. И умрет, не поняв ничего. Можно знать все на свете, но если не чуять, как пахнет земля, как ей холодно и тепло, как родники прорезают ее, словно кровь…
– Да, я слышал, вся ваша сила, все счастье в роднике этом.
– Родничок как родничок. Каждый родник – чудо. Правда, никто не обижал его и ни разу не взмутил.
– Ну куда же ты! – Светик вскочил, пытаясь отогнать бежавшую к людям корову.
– Ой ты, егоза, ну не идет! И вербовым прутом бью, а не идет! Дедушка, пора кликать звезду, пускать их на луга[26]. Не сидят дома.
Разговор оборвался. Все побежали загонять скотину.
* * *
Сев продолжался. Семена ложились в землю, и люди ждали, когда проснется в них их святая сила.
Сумерки пришли на село, опустились на холм, на лес, на дикое и дальнее болото. Лес оживал, оттуда слышались звериные и птичьи голоса.
Вокруг загородки для скота собрались жители из соседних сел. В темноте у многих был диковинный вид: у кого-то торчали длинные уши, как у зайца, у кого-то на голове – колода, среди них бегали страшилища в шкурах, похожие то на волка, то на лису, то на медведя. Гость никого не мог узнать. Ряженые рычали, подражая лесному вою, старались прилепить старикам хвосты, гонялись за девушками и пугали их, те вскрикивали так, что стало казаться, будто весь дикий лес приблизился к дверям хлева. Старики расстелили в воротах шубу вверх мехом, в нее завернули кусок хлеба, яйцо, пастухи стали перегонять через нее скот, стегая вербой:
– Не я бью, верба бьет.
– Верба хлест, бей до слез.
Но только скотина оказалась на лугу, как испуганно замерла, сбиваясь в кучу. Вся зверино-человеческая орава бегала вокруг, улюлюкая, кто-то катался по земле. Один из пастухов поднял с земли шубу, надел ее, взял факел, в другую руку – вербу и обежал три раза вокруг стада. Звери, будто испугавшись огня, отошли в темь. Тогда пастух остановился и требовательно позвал:
– Заяц, заяц!
Невысокий человек с закутанным лицом и длинными ушами вышел на край освещенного факелом круга.
– Горька ли осина?
– Горька.
– Пусть же наша скотина будет так же горька волку.
Пастух ударил его вербой, и тот убежал. Звери выходили на требовательный голос пастуха, стараясь держаться в тени.
– Лиса, лиса, быстро ли ты бежишь от огня?
– Куда уж быстрее!
– Так пусть же волк так же бежит от нашего дома.
– Волк, волк!
Кто-то могучий в шкуре встал около светлого пятна от факела.
– Темен твой лес?
– Темен.
– Наш дом светел. Уйди от нас!
И пастух сделал шаг к нему, взмахнул сильнее прежнего факелом и ударил того вербой. В отличие от предыдущих ряженых этот замер, долго не двигаясь с места, потом повернулся и исчез в темноту. Мой путь – путь волка, черный лес меня спасет и мне поможет. Глубже, в чащу… Мой путь – путь волка, путь волка… Вслед за ним с шумом помчались и остальные, прячась в деревьях, в кустах, свистом ответили им настоящие звери, убегая в дикую темноту лесного чрева.