Что касается дальних родственников, то преподобный Томас Ли и его сестра были не слишком счастливы, получив в собственность аббатство Стоунли. «Перемены в их жизнь пришли слишком поздно и не радовали их», – писала Каролина Остин. Другой гость, приезжавший в Стоунли, выражал мнение, что преподобный Томас и мисс Элизабет «чрезвычайно отягощены богатством, которого добились в конце жизни».
Этот гость, Мэри Берри, была уверена, что в руках новых владельцев аббатство Стоунли пропадает впустую. «Это настоящее богатство! – восклицала она. – Оно досталось людям, которые не принесли никакой пользы, не поощряли усовершенствований, не обращались к изящным искусствам, ничего не коллекционировали». Такой дом, как Стоунли, достоин того, чтобы владелец с солидным доходом вдохнул в него жизнь, зажег огонь. Это должна быть сцена для грандиозной пьесы. Если у обитателей великолепного дома, такого как Стоунли, не было средств или желания вести роскошную жизнь, окружающие считали это упущенной возможностью.
После смерти преподобного Томаса у миссис Ли-Перро появился еще один повод для недовольства. Они с мужем не взяли отступные, и теперь им досталось все аббатство. «Бедная миссис Л. П. теперь станет хозяйкой Стоунли, – шутила Джейн, – благодаря унизительным уступкам, которые, откровенно говоря, никогда не были им особенно нужны, – это будет суровым испытанием!»
На самом деле для Ли-Перро уступки были не такими уж «унизительными», и супруги чрезвычайно радовались своему благополучию. Но Джейн имитировала жалобные интонации своей тети, которая принадлежала к тому типу женщин, которые используют выражения «унизительные уступки» и «суровое испытание» в отношении неожиданно свалившегося на них огромного богатства. Таким образом, преподобный Томас после своей смерти оставил «больше несчастных племянников и племянниц, чем кто-либо из обычных жителей Соединенного Королевства», как выразилась Джейн. Она имела в виду себя и своих братьев и сестер, которые, за исключением Джеймса, снова не получили ни пенса. Такой поворот событий вызвал нечто вроде скандала среди близких друзей и родственников. Джейн отмечала, что одна дама «не будет удовлетворена, если к нам немедленно не придет очень солидный подарок» от Ли-Перро. Но солидный подарок так и не пришел.
Все это означало, что у Джейн появилась еще одна веская причина писать – заработок. В следующей книге найдут свое отражение хорошо знакомые ей чувства, которые испытывает бедная родственница в богатом доме. В феврале 1811 года она начала работу над «Мэнсфилд-парком». Джейн больше не хотела высмеивать чувствительные романы 1790-х, как она делала это в «Леди Сьюзан», «Чувстве и чувствительности» и отчасти в «Гордости и предубеждении». Ей нужно было найти новую тему. Это было время расцвета романтизма. Джейн читала лорда Байрона, но ценила его невысоко: «Прочла «Корсара», заштопала нижнюю юбку; больше заняться было нечем», – писала она. Джейн делала вид, что расстроилась, когда сэр Вальтер Скотт стал сочинять не только стихи, но и романы. «Не дело Вальтера Скотта писать романы, особенно хорошие, – жаловалась она. – Это нечестно. Он заработал достаточно славы и богатства как поэт и не должен отнимать хлеб у других людей». Она восхищалась его произведениями, но «Мэнсфилд-парк» будет настолько далек от них, насколько это возможно.