Андре-Луи перевёл взгляд с отца на дочь и улыбнулся.
– Чёрт возьми! – сказал он. – Я оказался между дубинкой и кинжалом. Мне повезёт, если я останусь в живых. Ну что ж, раз вы припёрли меня к стенке, расскажу, что бы я сделал. Я бы вернулся к оригиналу и использовал его ещё шире.
– К оригиналу? – воскликнул автор – господин Бине.
– Кажется, пьеса называется «Господин де Пурсоньяк», а написана она Мольером.
Кто-то хихикнул, но, конечно, не господин Бине. Он был задет за живое, и взгляд маленьких глазок выдавал, что он далеко не так добродушен, как кажется.
– Вы обвиняете меня в плагиате, – вымолвил он наконец, – в краже идей у Мольера?
– Но ведь есть и другая возможность, – невозмутимо ответил Андре-Луи. – Два великих ума могут независимо друг от друга прийти к одному результату.
С минуту господин Бине внимательно изучал молодого человека. У того было любезное и непроницаемое выражение лица, и господин Бине решил загнать его в угол.
– Значит, вы не хотите сказать, что я воровал у Мольера?
– Нет, но я советую вам это сделать, сударь, – последовал странный ответ.
Господин Бине был шокирован.
– Вы советуете мне это сделать! Вы советуете мне, Антуану Бине, в моём возрасте стать вором!
– Он ведёт себя возмутительно, – заявила мадемуазель с негодованием.
– Возмутительно – вот именно! Благодарю вас, моя дорогая. А я-то поверил вам на слово, сударь. Вы сидите за моим столом, вам выпала честь войти в состав моей труппы, и после всего вы имеете наглость советовать мне, чтобы я стал вором. Вы советуете мне заняться самым страшным воровством, которое только можно себе представить, – воровством идей! Это несносно, недопустимо! Боюсь, что я глубоко ошибся в вас – да и вы, по-видимому, не за того меня приняли. Я не такой негодяй, каким вы меня считаете, сударь, и не собираюсь держать в своей труппе человека, который осмеливается предлагать мне стать негодяем. Возмутительно!
Он очень разозлился. Голос его гремел на всю маленькую комнату, а притихшие и испуганные актёры глядели на Андре-Луи – единственного, на кого этот взрыв праведного гнева не произвёл ровно никакого впечатления.
– Сударь, отдаёте ли вы себе отчёт в том, что оскорбляете память великого человека? – спросил Андре-Луи очень спокойно.
– Что? – не понял Бине.
Андре-Луи принялся излагать свои софизмы.
– Вы оскорбляете память Мольера, который является величайшим украшением нашей сцены, а также одним из величайших украшений нашей нации, когда заявляете, что то, что он всегда делал не задумываясь, – низость. Не думаете же вы в самом деле, что Мольер когда-либо давал себе труд быть оригинальным в своих идеях, что истории, которые он рассказывал в своих пьесах, никогда не рассказывались до него. Они были взяты – как вам прекрасно известно, хотя вы, кажется запамятовали, так что приходится напоминать вам – у итальянских авторов, а уж откуда те их взяли, одному Богу известно. Мольер взял старые истории и пересказал их по-своему. Именно это я и предлагаю вам сделать. Ваша труппа – труппа импровизаторов, вы сочиняете диалоги по ходу действия, а Мольер никогда даже и не пытался сделать что-нибудь подобное. Вы можете, если вам угодно, обратиться прямо к Боккаччо или Саккетти – хотя, по-моему, это было бы чрезмерной щепетильностью. Однако даже тогда не будет никакой уверенности, что вы добрались до первоисточника.