— Во козел! — изумился бродяга, призывая в свидетели мусорные контейнеры. — Сколько мне надо! Тоже мне Гусинский нашелся! Гони, сучок, чирик и работай на здоровье.
Илья Самойлович для вида порылся в карманах куртки. Выходя из дома, он заранее распихал по всем карманам мелкие купюры на предмет разрешения таких вот случайных конфликтов.
— Возьмите, — протянул он бродяге свернутую в квадратик десятитысячную купюру.
Тот вырвал купюру из рук соперника, развернул ее, осмотрел, и рыло бродяги отразило всю гамму переживаемых им чувств: от пренебрежительного сарказма и презрения до крайнего удивления, переходящего в недоуменное недоверие. Даже Иннокентий Смоктуновский, которого Илья Самойлович глубоко уважал как актера и человека, не смог бы сыграть эту сцену лучше. Хозяин помойки буквально обнюхал купюру, помял ее корявыми, давно немытыми пальцами и пришел к выводу, что купюра настоящая. Но из этого вытекало, что человек, роющийся в мусоре и оплачивающий право на это деньгами, явно не дружит с головой.
Купюра исчезла в кармане бродяги.
— Ладно, дед, — сделал тот одолжение. — Можешь вскрывать эти сейфы. Только вон в тот, красный, ты не лезь, это мой, понял? Туда барыги со второго подъезда мусор выбрасывают.
По своему опыту Илья Самойлович знал, что хлеба в таких мусорных баках не найдешь. Полупустые банки сгущенки, куски сырокопченой колбасы и сервелата, ломти подсохшего сыра, балыка — это пожалуйста, но хлеб в такие баки выбрасывают редко, состоятельные люди хлеба покупают мало, экономят они, наверное, на хлебе. Такие мусорные контейнеры Илье Самойловичу были без интереса.
— Договорились, — сказал он. — Я могу продолжать, коллега?
Соперник с легким сожалением оглядел чокнутого пенсионера и направился к своему контейнеру, от которого вскоре послышались довольные восклицания. Судя по быстро распухающей сумке обладателя заросшего рыла, у кого-то из богатых жильцов второго подъезда были именины или какой-другой банкет, но удача явно светилась в щербатой улыбке хозяина мусорки.
Ага! На этот раз Илье Самойловичу попался почти целый батон. Видно было, что сбоку его кусал ребенок, много не съел, а брезгливая мамаша обрезать ничего не стала, просто выбросила булку в помойное ведро.
— Дед, — мохнатое рыло ковыляло к Илье Самойловичу с черной пузатой бутылкой в руке. — Вмазать не хочешь? Тут больше чем полбутылки осталось. Живут же, суки! Тебя, отец, как зовут?
— Дядя Миша, — солгал Илья Самойлович, внимательно обшаривая следующий контейнер. Хлеба в нем, похоже, не было.
— А меня Леха, — призналось небритое рыло. — Пить будешь, дядя Миша?