— Это война, — сказал я. — А на войне трудно быть осторожным.
— И все равно, — строго сказала она, — ты должен беречь себя для меня. Кончится война, и мы поженимся. У нас будет двое детей. Обязательно мальчик и девочка. Я так хочу.
Она расстегнула ватник и сунула мою руку в тепло, от которого я почти сходил с ума. Груди у нее были круглые, и они ежились и твердели от прикосновения моих холодных пальцев.
— Саша, — гаснущим голосом сказала Катя. — Саша…
Мы умирали от желания и ничего не могли поделать. Ах, если бы была весна! Ах, если бы это было лето! Мне было двадцать лет, Кате на год меньше.
— Знаешь, — сказала она, прижавшись ко мне. — Я все время думала, как все это будет. Кто знал, что все это будет именно так?
Я молчал.
Что мне было говорить? Сейчас за меня говорили мои пальцы, которые отогрелись в ее тепле и стали нежнее.
— Кончится война, и мы с тобой пойдем в ЦПКиО, — шептала Катя. — Будет тепло, на мне будет голубое платье с белыми оборочками. И мы будем с тобой танцевать на площадке, а потом будем есть пломбир в кафе «Огонек», а потом мы уедем за Волгу и снимем домик, и останемся совсем одни…
Мои пальцы чувствовали, как стучит ее сердце. Оно билось неровными толчками, заставляя вздрагивать ее горячий нежный живот.
— Саша, — неутоленно шептала она. — Сашенька…
Губы у нее были шершавыми и обветренными и вместе с тем мягкими. Мы целовались, совсем не думая, что нас может увидеть кто-то из бойцов. В конце концов, это было наше дело, мы были взрослыми людьми, я уже видел не одну смерть, и на плечах моих были погоны старшего лейтенанта. Я бы сейчас и генералу сказал, что все происходящее — это только наше дело. Мое и ее.
И — ничье больше.
— Мне пора, — с сожалением сказала Катя и посмотрела мне в глаза. Ах, какие у нее были глаза! Боже мой, какие у нее были глаза!
Моя рука снова ощутила мороз. Катя привстала на колени, застегнулась и поправила шапку.
— Я пошла? — просто спросила она. — Береги себя, Прапоров! Слышишь?
Я смотрел, как она уходила. Она была такая маленькая, такая неуклюжая, она походила, нет, не на медвежонка, я их в нашей степи никогда не видел, мне она показалась маленьким пушистым сусликом, торопящимся по своим делам.
И когда она упала, я даже сначала ничего не понял.
Снайпер попал ей в сердце. Туда, где совсем недавно лежала моя рука. Ее сердце отогрело мои замерзшие пальцы. Пуля снайпера превратила ее сердце в лед. И все равно, когда я склонился над ней, Катя еще была жива. Она слабо улыбнулась.
— Слышишь, Прапоров, — с усилием сказала она. — Береги себя…