Никто никогда не узнает, как он вел себя, попав в плен.
Отпечатки ног в снегу и редкие звездочки крови, сопровождавшие эти следы на пути к стене, могли бы сказать многое, но их не суждено было кому-то увидеть.
Наверное, он пел. Даже не пел — выплевывал разбитыми губами слова, от которых становилось холодно и неуютно его палачам. О чем он думал, разглядывая мир через кровавую взвесь, что стояла в его глазах. Кого вспоминал?
Песни становятся гимнами, если есть люди, готовые пройти, хрипя слова этих песен и пачкая кровью снег, последний путь до кирпичной стены и выпрямиться, чтобы с достоинством встретить летящие в тебя пули.
Артиллерийская батарея, обстреливающая позиции немцев, стояла на острове Сарпинский.
Отсюда они легко доставали районы, занятые противником. Ночами им подвозили боеприпасы, ночью батарея гвоздила по немцам. Налетающие немецкие бомбардировщики беспощадно усеивали остров бомбами, но сталинградцы еще летом позаботились о том, чтобы капониры были надежными, и укрытия для бойцов были прекрасно замаскированы, поэтому боевых потерь почти не было.
За ночь боеприпасы почему-то не привезли, поэтому артиллеристы вынужденно бездельничали.
Карсавин и Рябых сидели под деревом на левом берегу острова и смотрели, как медленно ползет по реке деревянный баркас, оснащенный спаренным зенитным пулеметом. С началом обороны многие гражданские суда были переведены в разряд военных, и сейчас на корме рыбацкого баркаса развевался на ветру флаг Волжской речной флотилии.
Немцы забрасывали реку минами, поэтому плавать по Волге было трудно. Последнее время немцы использовали новые бомбы, которые реагировали на звук моторов, поэтому даже на деревянном баркасе проплывать над ними было смертельно опасно.
Карсавин и Рябых смотрели, как, тарахтя стационарным движком, баркас медленно приближается к острову.
Рябых рассказывал товарищу о Сибири.
Конечно, заволжские леса не шли ни в какое сравнение с сибирской тайгой, но все-таки это были заповедные леса, которые еще царь Петр своими указами берег и запрещал вырубать. В дубовых рощах водились кабаны, а в пойме можно было встретить ленивых и бестолковых фазанов, которые стаями грелись на солнцепеке, поэтому Карсавину было немного обидно за то пренебрежение, которое звучало в голосе Рябых.
— А реки у нас там, — сказал Рябых. — Я против Волги ничего не имею, но так тебе скажу: против наших сибирских речек Волга вида особого не имеет, у нас Енисей, у нас Лена. В них такая ширь, все остальные речки ручейками кажутся.
— Ты ври, да не заговаривайся, — сказал Карсавин, — Волга река историческая, на ней атаманы гуляли, тут Стенька персидскую княжну ровно кутенка какого притопил…