Я сказал, что, конечно же, приду, и в момент окатило волной воспоминаний, хлынувшей из начала лета. Я и не заметил, как дядя Даня вместе с красивой женщиной по имени Алина ушли из комнаты, — настолько был поглощен своими мыслями. В реальный мир меня вернул Саня, стукнув в плечо кулаком.
— Кореш твой? — усмехнулся он.
— Ага. Напарник.
Весь смысл этого простого слова мне до Сани никак нельзя было донести. Я не мог рассказать ему всю правду о том, что случилось в начале лета. Ведь в тот день, вернувшись в город, едва сдерживаясь от истерики, я рассказал Сане, что отправился за подозрительным типом, но потерял «Ниву» из вида сразу за городом и не знал, куда двигаться дальше. Я сказал, что побродил немного вдоль дороги и отправился обратно. О том, что случилось в заброшенном поселке на самом деле, Саня не знал. Он не мог знать, что дядя Даня и его коллеги спасли мне жизнь. Об этом даже сами милиционеры не знали.
Даниил сел в кресло поудобнее и отхлебнул предложенный ему кофе с коньяком. Приятное тепло разошлось по его нутру, и разговор с Федором Валерьевичем теперь шел куда легче, чем прежде, когда Даниилу почти на подсознательном уровне хотелось выставить себя по максимуму самоуверенным и успешным мужчиной средних лет. Зачем все это? Показать старому учителю, чем стал и кем являешься? Это как минимум глупо.
Да, учитель значительно постарел за двадцать лет. Морщины стали глубже, и волосы реже, но вот голос… голос слабее не стал, и это, пожалуй, говорило о многом. Взгляд был все такой же внимательный, напряженный, будто внутри него закипали чувства, но он не давал им воли, и дух бунтарства сам давно похоронил себя под крепкой плитой статности.
— Это хорошо, что ты зашел, Даниил Сергеевич. Слышал я о тебе, много слышал. Прости старика, но прям гордость взяла.
Он почему-то называл Даниила по имени-отчеству, но сам Даниил никак не мог пренебрегать разницей в возрасте, оттого конфузился каждый раз, когда слышал такое обращение. Еще Некрасов думал о том, как ему не хватало пятидесяти граммов коньяка, замешанных с крепким кофе, и той перемены, которая наступает, когда выпиваешь, и голова становится будто бы и тяжелее, но ощущаешь себя как-то удобнее, что ли.
Почему он позволил себе выпить сегодня, после такого длительного перерыва? Просто не хотелось отказывать старому учителю в счастье распить немного крепкого за душевной беседой? Или просто потому, что настроение с самого утра было какое-то приподнятое, острием своим направленное в сторону веселья, которого в повседневной жизни было, мягко говоря, не так уж много?