«В самом деле, что будет от этих пятидесяти граммов? Да ничего, ровным счетом. Будет настроение и бодрость в теле. Но почему же ощущение такое, будто напакостил и вот-вот спалюсь?» — задавался все новыми и новыми вопросами Даниил, слушая старого учителя и не слушая его одновременно.
— Много же времени прошло… — многозначительно произнес он, откровенно прослушав сказанное Федором Валерьевичем.
— Я тебе так скажу: люди слишком много значения придают прошедшему времени. Но дело-то вовсе не во времени, а в поступках. Ты так не считаешь?
Даниил кивнул, но как-то слишком уж надолго задержал дыхание, будто разучился дышать. Странно прозвучали слова старого учителя. Словно бы он знал о том, о чем не должен был знать никто в этом городе. Тайна, которую Даниил закопал так глубоко…
Для Федора Валерьевича это была уже вторая кружка кофе, сдобренного коньяком, и говорил он живо, бодро жестикулируя. Знаменитость местного пошиба, сидевшая на подранном диванчике в кабинете, заставленном картонными декорациями для детского утренника, в старом Доме культуры, в городе, который находится на отшибе цивилизации. Запах краски и высокие потолки — все это взрывало память Даниила, и разговор со старым учителем казался выдумкой, сном о будущем.
— Дело только в том, как ты это время потратил. Простая истина, знаю, но мы так рьяно пытаемся позабыть об этом. Остался ты человеком или стал дерьмом. А время… оно тикает себе в часах на стене, и плевать ему на наши переживания. Только поступки нас характеризуют. Не время, — Федор Валерьевич помедлил. — Среди моих ровесников не так много достойных людей. Среди твоих ровесников их еще меньше: ваша молодость на девяностые выпала. Как по мне, откровенно паршивое время, и люди резко изменились, стали такие все говнистые… хотя сейчас не лучше.
— Может, это нормально — ворчать на поколения помладше? — предположил Даниил.
— Ворчать. Да, точно, — Федор Валерьевич задумался. — Думаешь, я ворчу?
Даниил пожал плечами. Не хотелось ему обижать старика.
— Уезжать-то отсюда не думали? — спросил он, не придумав ничего получше.
— Знаешь, собирался еще в конце восьмидесятых, — ответил Федор Валерьевич, отхлебнув немного кофе. — Вот только не вышло у меня. Все оттягивал, оттягивал, хотя вольным был после развода, как ветер в поле. Ну а потом с Аллой — моей второй женой — познакомились. Она из тех людей, что к земле ближе; из тех, кто стоять крепко на земле любит. А я кто? Мечтатель. Да никому я на материке в начале девяностых не был нужен, да и сейчас мало что поменялось. Ну а здесь мне всегда место найдется, и жене моей, Алле. Паренек мой вырос, в Питер отправился, спортсмен. Ну а я уже постаревший музыкант, утопивший свои мечты о большой сцене давным-давно. Как-то так.