Вернувшись на кровать, он с отвращением взял дневник и несколько секунд разглядывал вензель на обложке, будто старался найти там ответы в обход омерзительных подробностей. Но две буквы никак не складывались в правильные слова и дневник пришлось открыть.
…
Они бормочут что-то на своем лающем языке. Я не понимаю ни слова, но слышу умоляющие интонации. И ненавижу еще больше — они смеют о чем-то меня просить.
Все они врут моему переводчику и это злит еще больше — неужели думают, что я дурак?
Простые вопросы. «Сколько лет». «Профессия». «Употребляете ли наркотики и алкоголь, курите ли табак». Половина не в состоянии ответить даже на это — некоторые начинают считать свой возраст на пальцах, на вопрос о профессии многие начинают торопливо перечислять профессии предков. Самое паршивое, что даже пара солдат с плетьми на способствовала скорейшему допросу — пленные просто не понимают, что от них хотят, а в истязаниях я не нахожу никакого удовольствия. Насколько презренным человеком надо быть, чтобы наслаждаться страданиями столь жалких существ? Чтобы вообще наслаждаться чьими-то страданиями?
Я здесь не для этого. И пусть переводчик все-таки сообщил мне, что значит слово «кусин-жо», которым зовут меня пленники — наплевать. Я не палач. Я здесь ради будущего своей страны, может быть, ради будущего человечества. Приказал выбить зубы следующему, от кого услышу это слово — пусть остальные держат языки за уцелевшими зубами. И отвечают на вопросы.
…
На этот раз он не стал швыряться предметами, а только устало закрыл глаза, стараясь прогнать ожившую в воображении картину.
Он видел лицо Джека так ясно, будто призрак все же принял окончательный облик. Это выражение ледяного презрения на бледном тонкогубом лице, эти глаза, в которых почти не осталось человеческого… Уолтер так старательно вспоминал детские обиды, так старательно вменял брату в вину любовь отца, которой он сам никогда не видел, что почти смог забыть, почему на самом деле между ним и братом всю жизнь была непреодолимая стена.
Поэтому.
Потому что чаще всего он видел перед собой именно такое лицо.
— Нет, проклятье, это не мой брат писал! — не выдержал Уолтер. — Это даже для него слишком!
— Что там? — тихо спросила Эльстер, садясь рядом и сжимая его правую ладонь.
— Боюсь, милая, ты после этого точно не захочешь со мной остаться, — нервно усмехнулся он.
— Глупости какие, я с тобой останусь, даже если твой брат там по человеку в день в речке топил вместо зарядки, — она коснулась его виска теплыми губами, но на этот раз поцелуй не прогнал тени, пробудившиеся в душе.