«Не виселицы, Джек. Это буду уже не я. Потому что Уолтер, хоть Музыкант, хоть Говард, хоть клирик, никогда так не поступит. Если остальное для тебя не имеет значения — так хоть это прими. Считай, я не хочу из эгоизма».
— Но ты уже потерял себя.
— Уолтер, ты чего на Зои так смотришь?! — Эльстер дернула его за рукав.
— Не на Зои, — процедил он. — Засекаем две недели с сегодняшнего дня, если никого не убью — будет чудо…
— А ее-то ты почему боишься убить?
— Я не боюсь ее убить, — сказал Уолтер и тут же осекся. Слова дались ему удивительно и неприятно легко. — Я не боюсь ее убить, — повторил он, словно наказывая себя, — я боюсь, что Унфелих убьет тебя.
— Ну мне тоже об этом думать не очень-то приятно…
— Нет, ты не понимаешь… А, пошло оно все! Вставай! — он вскочил с кровати и заходил по комнате. — Буди ее! Надо собираться, наймем экипаж до Орноу-На-Холме, чем скорее… избавимся от нее, тем лучше. В экипаже поспите, в конце концов…
— Лучше? Уолтер, что он тебе говорит?!
— Он? Джек? — он оскалился и заметил промелькнувший в глазах Эльстер ужас. — О нет. Это Я себе говорю.
…
Сонный извозчик, смуглый пожилой мужчина, тихо матерился на языке де Исте, видимо рассчитывая, что его не понимают. Уолтер был в таком бешенстве, что даже не пытался играть в приличия и высказал все, что думает об извозчике, его экипаже, его пунктуальности, и его родине, не постеснявшись даже упомянуть унизительный торговый договор, которым кончилось для де Исте поражение в короткой, двухдневной войне с Альбионом. Язык он знал хорошо.
Не так хорошо, как язык Кайзерстата, но матерился и читал стихи почти без акцента, а в де Исте считалось, что этого достаточно.
Эльстер испуганно смотрела на него, неосознанно прикрывая собой сонную, угрюмую Зои, и от этого зрелища раздражение Уолтера только росло.
В экипаже он закрыл глаза, чтобы не встречаться взглядом с Эльстер. В колышущейся тьме под веками рождалось что-то колючее, жалящее и расходящееся тупой монотонной болью к вискам.
Уолтер не заметил, как уснул.
Он стоял за толстым стеклом, сжимая алебастровый набалдашник трости и смотрел, как в белоснежной комнате палач в белоснежном сюртуке вырезает сердце лежащей на столе девушке.
Сначала он думал, что это Эльстер, но разглядев Зои не испытал ни ужаса, ни облегчения. И когда палач обернулся, и Уолтер увидел свое собственное лицо, снова не почувствовал ничего. И именно это было настоящим кошмаром — осознавать собственное холодное бесстрастие и не пытаться разрушить его оковы.
— Теперь ты понимаешь меня? — спросил стоящий рядом Джек, аккуратно постучав собственной тростью по стеклу.