Что я могла ответить ему, самому близкому, самому дорогому мне человеку? Я верю ему беспредельно. Но если даже он ошибается, если мы не выйдем из состояния анабиоза, или по истечении назначенного срока нас встретит безжизненная пустыня, все равно, жизнь сейчас, здесь — окончена. Что даст несколько лишних лет, даже десятилетий мучительной агонии?
Итак, это последняя моя запись. Сегодня в полночь мы уйдем из жизни. И я заберу с собой этот дневник. Может быть, кто-нибудь прочтет его, если даже рискованный эксперимент не увенчается успехом. А может быть — это самое заветное мое желание — его прочтет наша милая крошка. Прочтет и простит своих отца и мать за то, что они прервали ее только что начинающуюся жизнь. Огги, милая, любимая наша дочурка, поверь, что только ради тебя я, сколько могла, откладывала этот страшный момент. А теперь только ради тебя все-таки решилась на него. И если — мало ли что может быть — ты окажешься среди людей, а нас с папой уже не будет, расскажи им, этим людям, что здесь написано, не дай им пережить того, что переживают сейчас наши соотечественники за бесчисленные ошибки своих предков.
Твоя мама».
Кирилл перевернул последнюю страницу и долго молчал, вновь и вновь переживая все то, что пережила эта бесконечно далекая, но ставшая сразу удивительно близкой женщина. Молчала и Огги, занятая, видимо, такими же мыслями. Наконец, она встала, медленно прошлась по комнате, подошла к столу:
— Вот и исполнилось последнее желание мамы…
— Да. И все мы, все нынешнее человечество должны быть безмерно благодарны ей за это послание-предостережение.
— А что ты думаешь о ее записи о нийоно?
— Думаю, что тревоги твоей матери слишком преувеличены. Более прав был твой отец.
— Я хотела бы надеяться на это.
— Будем надеяться вместе. А сейчас пойдем завтракать, мать заждалась, наверное.
— Да, пойдем. Только… Что ты сказал ей обо мне?
— Я сказал, что ты моя невеста.
— Ой, Кирюша… — она вспыхнула, спрятала лицо у него на груди. Но в это время в прихожей настойчиво задребезжал звонок, громко хлопнула входная дверь, и тотчас раздался густой бас Сергея:
— Приехал? Где он, разбойник?
Кирилл раскрыл дверь, вышел в прихожую:
— Здесь я. Раздевайся, проходи.
Сергей сбросил куртку, смахнул с волос капли растаявшего снега:
— А-а, жив-здоров? А я, брат… О, ч-черт! — увидел он вышедшую вслед за Кириллом Огги. — Простите, пожалуйста, не ожидал… И очень, очень рад! Там, в Прибрежном, я иногда, как бы выразиться… Словом, еще раз прошу извинить.
— Да ладно тебе! — рассмеялся Кирилл. — Вот расшаркался! Пришел — заходи, покажем интересную вещь.