— Не дожить мне до светлого будущего, — отчетливо донеслось до Саввы. — Ты молодой, ты доживёшь. Сколько тебе? Пятьдесят четыре? Доживёшь… В будущем тепло и уютно. Не нужно выходить на улицу. Даже вставать с кровати не нужно. Это будет настоящая русская матрица.
— Афоня, — жалобно спросил Савва. — Ты бредишь?
— У нас в России две беды, брат. Дураки-роботы и дороги. Как только дорог и дураков не станет, так и наступит России полная матрица. Независимой самолежательной державой станем. Живи и наслаждайся…
Савва, наконец, дополз до своего спутника и тронул его за плечо.
— Оставь меня, брат… — прошептал тот. — Выбирайся сам.
Что-то странное в этот момент приключилось с Саввой: из его глаз потекла вода. На вкус она была солёной, а где-то внутри сжалось и никак не хотело разжиматься сердце. Он лежал рядом со своим другом и плечи его дрожали. Словно кто-то невидимый — вне спектра человеческого зрения — тряс за них. Наконец, этот странный припадок прошёл, и, утёршись грязным рукавом рубахи, Савва попытался подцепить приятеля под мышки и тащить за собой. Ничего не выходило: ползти с таким грузом было неудобно. За десять минут они продвинулись едва ли на два метра.
— Оставь меня, брат… — едва слышно прошептал Афоня. — Больно мне. Я хочу умереть.
— Врё-ё-ё-ёшь! — выкрикнул Савва. Рывком он поднялся на ноги, подхватил товарища и, сделав несколько неуверенных шагов, рухнул на землю, больно ударившись затылком. Но тут же встал на четвереньки, помотал головой и снова поднялся на ноги.
— Врё-ё-ё-ёшь! — что есть силы заорал он.
Так он и тащил Афоню до самого склона: падая, поднимаясь и выкрикивая одно и тоже слово. Каждый шаг давался неимоверным усилием. Каждое падение добавляло новый ушиб. Проснувшаяся боль вернула ему десяток лечебных иголок сотней острых жал. Она мстила за своё отступление. Она мстила и знала, что сильнее этого беспомощного комка живой плоти. Ещё мгновение… ещё минута… ещё десять минут, и он сдастся. Но комок не сдавался. Он орал и волок за собой чужое тело. Он вопил, вставая снова и снова. И лишь, когда добрался до склона котлована, понял, что не осилит подъем. Боль победила. Распластавшийся на земле человечек снова рыдал, но теперь не от жалости, а от бессилия. Ещё мгновение и…
— Врё-ё-ё-ёшь! — охрипшим от крика голосом выдавил Савва, поднимаясь на ноги. Шатаясь из стороны в сторону, он приподнял потерявшего сознание Афоню и рывком потащил его в гору. Кто-то невидимый — вне спектра человеческого зрения — тот самый, что тряс недавно его за плечи, вдруг поддержал, помог устоять на ногах. Неведомая сила влилась в слабое тельце Саввы, укрепила руки и ноги, спрямила, укатала дорогу под ними…