— Не рано ли? — медово встрял Базиль.
— Увы, он сказал дословно: «Прекратите же, наконец, компрометировать известную вам особу! Я стою на страже общественной морали в этой стране, и я не позволю вам этого забывать, молодой человек! Женитьба, — вот что избавит вас от романтических разных бредней…»
— Он же замужем… — хихикнул Базиль опять. Однако ж дядюшка резко его прервал:
— Молчите! Все серьезнее, черт возьми… — («Ах, представляю: в такие минуты он бывает бледен как смерть; глаза его горят серым каким-то блеском; черты лица каменеют; он становится красив адски».) — Дальше, сударь!
— Дальше вы почти все знаете, милый мой! Жорж был вне себя от этого разговора. В отчаянье он сделал предложенье Барятинской — и отказ! Тогда он вбил себе в голову, что любит одну свою Натали… Ах, это же, наконец, ужасно!..
— Воображаю, — хихикнул Базиль, но, видно, тотчас прикусил язычок под взглядом дядюшки.
— Он вынудил меня трижды нести ей влюбленный вздор, — жаловался посланник. — Предлагал ей бежать, предлагал руку и сердце, — и это ей, с ее четырьмя детьми! А царь точно следит за ним: по службе одни придирки, Жорж не вылезает с гауптвахты… Женитьба! Какой кошмар! Нам только этого не хватало…
Геккерн застонал, и это был неподдельный, сердечный стон!
— Барон, все не так уж и страшно, — перебил его дядюшка в нетерпенье. Очевидно, он что-то судорожно соображал. — Что ж дальше?
— Вот и я бы это хотел узнать! — отвечал де Геккерн устало. — Для того приехал я к вам, умнейшему человеку в России. Надо сделать так, чтобы Пушкины покинули Петербург…
— Никогда! — Дядюшка бормотнул это совсем невнятно. Мысль его работала лихорадочно. — Пушкины не уедут. Царь не допустит ее отъезда…
— О! Неужели?! — вскричал барон.
— Понимайте все как хотите! — раздраженно и точно испугавшись отрезал дядюшка. — Я же наверное знаю, что здесь имеется много тонких, очень тонких расчетов и обстоятельств. И потом…
Он, однако же, замолчал. Алине показалось, будто дядюшка видит ее сквозь створку двери. О, эти его глаза, — серые, пристально-тихо злые…
— Пройдемте все-таки в кабинет, — сказал дядюшка.
Они вышли из комнаты. Больше ничего расслышать было невозможно.
Утром дядюшка как-то странно, изучающе на нее посмотрел. Или Алине показалось это?
Зато Базиль проявил неожиданное упорство: на все разговоры о Пушкиных он отвечал молчаньем почти торжественным.
Из дневника Алины Осоргиной:
«4 ноября. Погода стоит ужасная, снег с дождем и холодный ветер. Я тотчас поспешила на зов милой моей больной, которая и впрямь немножко простыла. Однако новость, конечно, не это.