Он нарочито широко распахнул дверь каюты и вошел, твердо решив ответить резкостью на возможную резкость Ведерникова. Тот, видимо, не ожидал столь внезапного появления старшего помощника и, покраснев до синевы, быстро смахнул со стула в ящик какую-то бумагу.
— Что надо? — в глазах Бориса Михайловича светилась откровенная злоба. — Почему вваливаетесь без стука?
— Простите, — Маркевич подчеркнуто вытянулся и поднес руку к фуражке, — я думал…
— Меня совершенно не интересует, о чем вы думали!
— … я думал, что вам уже пора поправиться. Судно благополучно вошло в укрытие, и симулировать больше нет смысла.
На мгновение Алексею показалось, что капитана вот-вот хватит удар. Глаза его выкатились из орбит, открытый рот судорожно хватал воздух, толстопалые руки шарили по столу как бы в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы проломить голову незваному гостю. Испытывая странное удовлетворение при виде этой бессильной ярости, Маркевич еще раз поднес руку к фуражке и, шагнув к двери, добавил:
— С вашего разрешения запись о столь внезапной болезни командира корабля я обязан внести в вахтенный журнал. Счастливо поправляться!
Он так и сделал: прошел в штурманскую рубку, раскрыл вахтенный журнал и аккуратно, старательно, буква в букву, вывел:
«Во время внезапного шторма капитан Ведерников Б. М. сказался больным и не пожелал выполнять обязанности, предоставив судно и экипаж на произвол стихии. После того, как пароход укрылся за мыс Русский Заворот га острове Колгуеве, капитан Ведерников Б. М. оказался совершенно здоров».
— Точка! — Маркевич отложил ручку, захлопнул журнал и улыбнулся. — Хватит, Борис Михайлович. С этой записи и начнем разматывать клубок!
Лагутин встретил его немым вопросом в глазах, но Маркевич сделал вид, что не понимает этого вопроса.
Привалился грудью к обносу, уставился на пологий, гладкий от снежного покрова берег, наплывающий на судно. Чуть подальше от линии прибоя на берегу начинались такие же белоснежные холмы, кое-где испещренные темно-бурыми пятнами ребристых скал. На одной из них, на самом мысу, будто подятый к небу палец, торчал высокий и стройный маяк.
— Ни души, — сказал старпом. И на маяке, кажись, никого нет. Законсервирован, что ли?
— Кому он сейчас нужен, маяк? — откровенно обиженным голосом отозвался Семен. — Война, светить некому.
— Не скажи, — начал Маркевич и тут же осекся: у подножия маяка, на фоне снега, появилась маленькая фигурка. Человек спешил к берегу, сгибаясь под тяжестью весел на плече, и, достигнув воды, принялся сталкивать шлюпку.
— Стоп машина! — приказал старший помощник, и в мегафон — на полубак, боцману: — Отдать якорь!