Эта догадка принесла огромную радость, словно только от Тани зависело, долго ли еще гитлеровцы будут хозяйничать в Минске. И в ответном письме, не называя города, Алексей как бы между прочим сообщил улицу и номер лома своей матери… На всякий случай!
Апрельские дни стояли переменчивые, неровные: то пасмурные, с сырым резким ветром, со слякотными снежными зарядами, то такие ослепительно солнечные, что глазам больно. Снег на улицах почти весь растаял, только во дворах темнели спрессовавшиеся груды его. Лед на Двине давно уже покрылся голубоватыми лужами талой воды. И хотя до ледохода было еще далеко, портовые ледоколы уже взламывали иссосанную водой и солнцем ледяную броню реки.
Взломали и в затоне, и ледокол «Ленин» увел, наконец, «Коммунара» на Бакарицу, под погрузку.
Грузили опять ящики со снарядами, с продовольствием, мешки с сахаром и мукой, и, наблюдая, как споро работают грузчики, Маркевич подумал, что с бездельем, с ожиданием покончено, теперь только успевай поворачиваться. От этой мысли стало веселее, легче.
Такое же чувство испытывал и Симаков, поднявшийся на ботдек, чтобы вместе с капитаном полюбоваться слаженной работой грузчиков. Они долго стояли рядом без слов понимая друг друга и думая об одном и том же. Из этой задумчивости их вывел голос Яблокова крикнувший снизу, со спардека:
— Алексей Александрович, к вам человек!
Маркевич поморщился: опять обследователь какой-нибудь? За последние дни подобные визитеры успели порядком надоесть. Он шагнул к релингам, посмотрел вниз, но увидел только широкий верх форменной штурманской фуражки.
Григорий Никанорович усмехнулся:
— Терпи, казак, атаманом будешь.
— Ничего, не долго осталось им навещать нас, — буркнул Алексей, — в море не придут. — И, взглянув на стармеха, добавил: — А может, он к тебе? Пойдем встречать.
— Пойдем.
Гость постучался, как только они успели закрыть за собой дверь капитанской каюты. Маркевич взглянул на вошедшего и едва не плюхнулся в кресло: Ефим Борисович Носиков! Постарел, обрюзг, заметно располнел, но и сейчас казался таким же замкнутым и внешне угрюмым, каким знал его Алексей много лет назад.
— Разрешите? — вместо приветствия произнес Носиков. — Мне капитана… — он запнулся.
— Чем могу служить? — изо всех сил стараясь сохранить спокойное выражение лица, ответил Алексей. Он догадался, для чего явился на судно этот человек. Но, видно, голос выдал его, и Григорий Никанорович бросил на капитана удивленный взгляд. — Я вас слушаю, товарищ… — и не закончил, не смог заставить себя произнести вслух ненавистную фамилию.