— В убежище? Тут, во дворе…
— На судно, — Маркевич взял фуражку. — А вы?
— Дома… Я никогда не ухожу, — она взглянула на портрет мужа. — Без него мне страшно…
И сразу заволновалась, заторопила:
— Бегите скорее! Кажется, они близко.
Маркевич шагнул к двери, но обернулся, спросил:
— Можно будет зайти к вам?
— Бегите! — и Варвара Николаевна сама распахнула дверь.
Не глядя под ноги, не обращая внимания на осколки зенитных снарядов, фыркающих почти рядом, Алексей помчался по улице в сторону Красной пристани, на «Коммунар». Почему-то вспомнилась такая же бомбежка, только в темную, осеннюю ночь, когда он тоже вот так бежал по городу, но не на судно, а на улицу Свободы, к дому, где тогда жила Глорочка. Ему было страшно за дочь, и, задыхаясь от бега и страха, он совсем не думал о судне: на пароходе оставался Ведерников. А сейчас все мысли, все чувства были связаны только с кораблем: догадался ли Носиков отойти от причала на рейд, где можно маневрировать, уклоняясь от бомб? Ведь лучшей мишени, чем неподвижное судно, не найдешь!
«Это еще одно звено все той же цепочки, — подумал Маркевич. — Не смогли перехватить конвой в открытом море, не сумели потопить на подходе к берегу, так решили бить в порту…»
Никто не окликал его, не останавливал — к зениткам взахлеб присоединились пулеметы, и прохожим на улице было не до бегущего моряка. Раз, и другой, и третий под ногами вздрогнула и качнулась земля, бомбы рвались где-то недалеко, быть может, в самом городе.
Пот стекал по лбу на глаза, мешая видеть, и Алексей на бегу вытер его рукавом тужурки. И лишь когда увидел ворота порта, а за ними, за крышами приземистых пакгаузов, знакомые мачты «Коммунара», немножко сбавил бег, чтобы и отдышаться, и овладеть собой.
Вахтенный матрос у трапа радостно вскрикнул, увидав капитана. На спардеке толпились и другие, но Бориса Михайловича среди них не было.
— Старпома ко мне! — крикнул Маркевич. — Где старпом?
Вместо матроса ответил Иглин. Забинтованной рукой указав на берег в сторону Кузнечихи, где выше вздымалась к небу быстро расползающаяся в обе стороны громоздкая и тяжелая черная туча, он то ли с горечью, то ли с иронией процедил сквозь зубы:
— Видал? Драпанул наш старпом, только пятки сверкнули!
«Трус? — закипая злобой к Носикову, подумал Алексей. — Бросил судно, дезертир. Под суд отдам!»
И отрывисто приказал:
— Все по местам! С якоря сниматься! Яблоков — в руль!
Над рекой, в сторону взморья, быстро набирая высоту, пронеслось и сразу исчезло звено истребителей. Грохот зениток в городе начал постепенно стихать. Сквозь густой черный дым едва проглядывало тусклое, без лучей, оранжево-красное солнце.