Вот он какой, мой Дмитрий, — услышал Маркевич тихий голос Варвары Николаевны за спиной. — Челове-ек…
В этом последнем слове вылилась вся ее вера, вся любовь и вся глубина обожания мужа, которым в комнате были проникнуты и каждая вещь, и кажется, самый воздух.
Чай пили не спеша, по-братски разделив несколько малюсеньких кусочков сахара. Но и несладкий чай казался Алексею необыкновенно вкусным, как необыкновенным было для него все в этой квартире. А когда, наконец, Маркевич собрался уходить, Варвара Николаевна взглянула на часы и рассмеялась:
— Куда же вы теперь? Второй час ночи. Да вас сразу патруль заберет.
— Ничего, как-нибудь отверчусь.
— Нет-нет, — хозяйка покачала головой, — я не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности. Оставайтесь ночевать. Не боитесь, что белый мишка съест?
— Ну, что вы, — Алексей покраснел, — беспокоить, стеснять…
— Решено, решено. Никаких отговорок!
И Варвара Николаевна принялась хлопотать, расстилая простыни, взбивая подушку, расправляя зеленое, в темных разводах, одеяло. Маркевич чувствовал, какое огромное удовольствие доставляют ему эти хлопоты, и когда все было готово, когда Варвара Николаевна собралась уходить к себе в спальню, он от души поблагодарил ее:
— Спасибо за все. А главное, за то, что вы такой чудесный человек.
С наслаждением вытянулся Алексей на прохладной свежей-свежей простыне, вторую такую же натянул до самого подбородка. «Сколько времени я уже так не спал? — подумал он. — С тех пор, как уехала Таня…» Стало чуточку грустно, не тоскливо, а именно грустно: как было бы хорошо, если б Таня сейчас вошла в комнату! Там, за дверью, находится другая женщина, тоже красивая, тоже молодая, но у Маркевича нет ни намека на кощунственную мысль о ней. Почему? Не потому ли, что Таня и сейчас с ним, как бывает всегда, с тех пор, как они расстались в Ярославле? Или чистота этой женщины, ее влюбленность в мужа оберегают Варвару Николаевну так же, как его самого бережет любовь к Тане?
Он поднял глаза к портрету на стене, встретился с живыми, всепонимающими глазами Дмитрия.
— Спокойной ночи, браток, — вполголоса сказал Алексей летчику и повернулся лицом к стене.
…Кажется, только успел смежить веки, как тут же вскочил и сел на тахте, разбуженный нарастающим стуком зенитных пушек где-то за окном.
— Алексей Александрович, тревога! — Варвара Николаевна просунула голову в приоткрытую дверь.
— Одну минутку, оденусь.
Он был уже готов, когда она, тоже одетая, вошла в комнату. Нервно поправляя руками немного растрепавшиеся волосы, но стараясь держаться спокойно, Варвара Николаевна спросила: