– Да, – сказал один индийский адъютант по-тибетски, – женщины лучше стреляют, а особенно траванкорские женщины. Они обучаются этому с пяти лет, и возможно, это всё, что требуется. Учите мальчиков с малых лет, и они будут делать то же самое.
Дожди наполнились чёрным пеплом, падающим в водянистую грязь. Чёрный дождь. Пришёл приказ отряду Бая и Ивао срочно идти на равнину и присоединиться к общему штурму. Они быстро спустились вниз по тропинкам и, собравшись примерно в двадцати ли за линией фронта, двинулись в поход. Они должны были зайти с самого конца фланга, с равнины, но близко к подножию холмов, чтобы штурмовать первый склон, если возникнет малейшее сопротивление их атаке.
Таков был план, но, когда они подошли к фронту, пришло известие, что мусульмане разбиты и отступают, и так они присоединились к погоне.
Но мусульмане бежали во весь опор, индийцы следовали за ними по пятам, а китайцам оставалось только следовать за двумя более быстрыми армиями через поля и леса, через каналы и проломы в бамбуковых изгородях и стенах, через посёлки, слишком маленькие даже для того, чтобы называться деревнями, неподвижные и молчаливые, часто сожжённые, но почему-то всё равно замедляющие их движение. Тела валялись на земле кучами, уже раздуваясь. Полный смысл воплощения проступал в его противоположности, развоплощении, смерти, уходе души, оставляющей после себя так мало: гниющую массу, вещество, подобное тому, что находишь в колбасе. Ничего человеческого в этом не было. Но изредка чьё-то лицо оставалось нетронутым гниением; вот, индиец лежит на земле и глядит в сторону, совершенно спокойно и без единого колебания, не дыша; статуя очень впечатляющего человека, хорошо сложенного, с сильными плечами, способного – командир, с высоким лбом, усатым лицом, глазами, как у рыбы на рынке, круглыми и удивлёнными, но всё же впечатляющими. Баю пришлось произнести заклинание, чтобы пройти мимо него, и тогда они оказались в зоне, где сама земля дымилась, как мёртвая зона Ганьсу, лужи серебристой газированной воды в ямах смердели, а воздух был полон дыма и пыли, пороха и кровавого тумана. Бардо выглядело сейчас примерно так же, переполненное вновь прибывшими, злыми и ничего не понимающими людьми, бьющимися в агонии, – худший из возможных способов войти в бардо. Здесь – его пустое зеркало, разбитое и неподвижное. Китайская армия шла в полном молчании.
Бай нашёл Ивао, и они отправились в сожжённые руины Бодх-Гая, в парк на западном берегу реки Пхалгу. Им сказали, что именно здесь стояло дерево Бодхи, старое дерево ассаттха, дерево пипал, под которым Будда получил просветление много веков назад. Местность перенесла столько ударов, сколько вершина Джомолунгмы, и никаких следов деревьев, парка, деревни или ручья не осталось – только чёрная грязь, насколько хватало глаз.