– Это ты сам для себя должен решить, – ушел от прямого ответа Макаревич. – Как Толстой сказал: «Можешь не писать, не пиши». Вот я не могу не писать. Мне, конечно, нравится, когда меня хвалят, платят деньги, но если бы только ругали и гоняли, я бы все равно писал. Раньше так оно и было. Так что решай сам.
Юлий понял, что предлагать свои песни в репертуар «Машины» бессмысленно и, несмотря на разочарование, попросил:
– Андрей, а может быть, вы что-нибудь сыграете? Макаревич без лишних слов взял гитару и спел еще никому, как он считал, не известную песню «Костер» из нового фильма. А потом еще пару самых новых вещей. И был поражен тем, что Юлий и Алексей их знали.
– Откуда?! – удивлялся он. – Мы же их еще даже для себя не записывали!
И все-таки они уже слышали эти песни – и «Костер», и «Ты шел, как бык на красный свет…», и «Скворец»… Видимо, кто-то все же записал их на репетиции, и они добрались до Сибири в виде ужасного качества магнитофонных копий. Все, что касалось «Машины», ценилось тогда нашими молодыми людьми на вес золота.
Наконец джин был выпит, на обложке детской пластинки «Тигренок, который не умел говорить букву „р-р-р"» с рисунком Андрея на конверте, был оставлен автограф и надпись: «Не моя пластинка, хорошо хоть моя обложка…».
Юлий пощелкал фотоаппаратом, запечатлев участников встречи. Супруга Макаревича в очередной раз заглянула в комнату с недовольным лицом. Явно пора было уходить.
Они шли по улице, пьяные от джина и счастья. Однако горе подстерегало их за поворотом. Заторможенный алкогольными парами, Юлий открыл заднюю крышку фотоаппарата и посмотрел, сколько осталось пленки.
Алексей, повернувшись, равнодушно глянул на то, что натворил его приятель. Некоторое время они шли молча, снедаемые смутным беспокойством. Откуда-то из глубин, из утробного подсознания медленно пробивалось понимание масштаба и необратимости катастрофы. Юлий остановился и сказал: «Пипец, бля!» Но даже это происшествие не нарушило их хорошего настроения.
Жаль, конечно, что Юлий лишил их возможности хвастаться девушкам и друзьям фотографиями с самим Макаревичем, да еще у него дома. Но что теперь сделаешь? Они выпили по кружке пива, в очередной раз отведали восхитительных и дефицитных резиновых сосисок и оставили при этом в кафе последние деньги – кроме мелочи на проезд до аэропорта. Деньги им были уже не нужны: скоро самолет, где их покормят обедом, а там уже они и дома.
Но, приехав в Домодедово, они приняли еще один удар судьбы. Подойдя к столику регистрации, они увидели листок бумаги, на котором от руки было накарябано: «Рейс на Томск задерживается, и неизвестно».