Джон прижал к себе тонко визжащую Люси, ее глаза меняли цвет от зеленого до лилового. Джон поймал себя на том, что сам он протяжно кричит слово из четырех букв, а в следующий момент они ухнули во что-то черное и горячее.
Мир исчез. Джон проснулся. «Ё-моё, – подумал он, – с кислотных шестидесятых не видел таких кошмаров».
Он встал, нацепил на нос очки, подошел, хрустя суставами, к окну и несколько минут смотрел сквозь слепое стекло. Его потянуло к Йоко, он понял, что соскучился, захотелось обнять ее, почувствовать ее тепло, вдохнуть смешанный аромат шелка, палочек «ко» и еще чего-то неуловимого, что отличало ее от скучных европейских женщин и неизменно его возбуждало. Но она не подпускала его к себе уже несколько месяцев.
Попирая домашние правила, Джон осторожно прошел к спальне жены и обнаружил, что в эту ночь она не заперлась. Он вошел и уселся на подоконник. Небо над Центральным парком уже наливалось белесым светом.
«„Люси". Это из моей песни. Из времен „Битлз"…» Из жизни, воспоминания о которой вчера разбередил Пол, отчего он так долго не мог уснуть, вновь и вновь проигрывая в уме давешний разговор.
– Ты думаешь, у нас получится? – спросил Джон шепотом у Вселенной за окном.
Вместо ответа он ощутил, как тихий восторг разлился по грудной клетке, достиг горла и заставил его засмеяться в голос.
Йоко пробормотала что-то во сне, проснулась и уставилась на него.
– Какого черта? – пробормотала она и, скрестив ноги, уселась на кровати в своем вечном черном кимоно.
Он рухнул на кровать, подполз к жене и, словно щенок, ткнулся лбом ей в бедро.
– Мамочка, ты знаешь, с кем тебе посчастливилось жить?
– Конечно, – отозвалась она. – С придурком, который хохочет в четыре утра.
– И это тоже. Но кое-кто вчера вечером кое-что открыл мне…
– Кое-кто, с кем ты полчаса болтал по телефону? – перебила Йоко, и в глазах ее мелькнула ревность.
– Точно, – кивнул Джон.
Лед в ее голосе начал развеивать его внезапную эйфорию.
– И кто же этот «кое-кто»? – настойчиво спросила Йоко. Джон помолчал. Потом усмехнулся и ответил:
– Тебе не понравится.
– Ну?
– Пол.
– Тикусемо*, – поморщилась Йоко, заползла под одеяло и отвернулась. [* Сукин сын (яп.). (Здесь и далее - примеч. авт.)]
Разглядывая ее спину, Джон еще немного посидел рядом, потом встал и пошел к себе.
Утром явилась Энни Лейбовиц и за два часа довела их до изнеможения фотосессией, во время которой они перепробовали все возможные позы, жесты и улыбки.
Потом они все вместе отсматривали поляроидные дубли. Одна фотография Джону неожиданно понравилась. Она схватывала всю суть их с Йоко нынешних отношений. Он, обнаженный и беззащитный, тянулся к своей жене, матери, сестре и другу в надежде на тепло и любовь. А лежащая рядом одетая женщина со снисходительной улыбкой позволяла ему эту надежду.