Железная дорога работала исправно, от Толльмингкемена до Вильно с одной пересадкой Штабной добрался за полдня. И к вечеру 29 декабря уже шагал по Вильно от вокзала к своей военной квартире. С поезда, на котором он приехал, сняли множество раненых, и по улицам тянулись конные подводы, да и просто санитары несли на носилках раненых к ближайшим лазаретам.
Вместо шумного и колоритного Вильно Орловцев увидел строгий прифронтовой город. В зданиях увеселительных заведений, обычно заполненных беззаботной, нарядной публикой, разместили военные госпитали, лазареты Красного Креста, аптечные склады и пункты. Множество раненых солдат и офицеров встречались ему на улицах города, а горожане к вечеру с улиц исчезли вовсе, сидели по домам, да и гулять по заснеженным, совсем не освещённым улицам желания не возникало.
В его холостяцкой офицерской квартире холод смешался с пылью, пришлось просить хозяйку доходного дома, в котором он квартировал, протопить комнату и сделать уборку. Сам он тем временем отправился на главпочтамт, в надежде получить письма от Веры и родителей. Так и случилось, его ждали до востребования два Вериных письма, одно давнее, зато другое совсем свежее, и целая пачка писем от мамы из тверского имения, где родители в этот раз остались зимовать. Решив прочитать родительские письма вечером в своей квартире, Орловцев тут же на почте распечатал свежее письмо от Веры, и — удача, Вера писала, что на Новый год приедет к родителям в Петербург. Их адрес Орловцев знал и тут же на почтамте отбил Вере телеграмму с поздравлениями и признаниями в любви. Наверное, это и стало самым важным событием той давней поездки в Вильно.
В родительских письмах его тронуло множество забавных случаев, описанных мамой, но главное, из писем следовало, что все они в добром здравии и в порядке.
Следующий день в Вильно пролетел мгновенно. Орловцев навестил раненых однополчан и семью сослуживца, который дал ему твёрдое поручение посетить родных. Он пришёл в себя уже на обратном пути, в поезде на Шталлупенен. Дальше ходили только военные составы, и на станциях командовали русские военные инженеры или мобилизованные железнодорожные служащие в младших офицерских званиях. Один из них и посадил Орловцева на военный состав, шедший до Толльмингкемена. Около десяти вечера 31 декабря он, вместе с другими офицерами полка, сошёл на вокзале старого прусского посёлка. Ночь выстелила Роминтенскую пущу белым пушистым одеялом. Высланный за офицерами полковой разъезд стоял у маленькой вокзальной площади. Офицеры уселись в сани, лошади встряхнулись, окутав себя снежным облаком, и пошли рысью по уже знакомой дороге в Гросс Роминтен, где их ждали.