— Это капитан из особого отдела армии лютует. Как выпьет, так спасу нет от него. Тут его наша молодая врачиха отшила… Он к ней приставать начал, лапать, да получил по яйцам. Вот он теперь и зверствует вокруг госпиталя. Бешеный он, две недели назад застрелил одного старого солдата из хозвзвода. Мы тогда подумали, что его, наконец, арестуют. Так нет же, замяли дело. Особисты запугали всех, даже старшие офицеры не решились вмешаться… Держатся от них в стороне.
Неожиданно для себя самого Орловцев решительно двинулся к особисту, резко взяв его за плечо, развернул к себе и что-то прокричал ему прямо в ухо. Поначалу оторопев, особист быстро опомнился, рванул пистолет из кобуры… Но тут же на глазах стал оседать, вся его начальственная фигура сдулась, и он трусцой на полусогнутых ногах побежал за угол здания.
Майор Филин, который пытался удержать Орловцева от конфликта, удивленно спросил:
— Что вы такое сказали ему, товарищ капитан? Вон как он трухнул. Его как будто ветром сдуло.
— Просто сообщил ему, что завтра со своим товарищем из штаба фронта вернусь сюда и выбью из него всю дурь. А потом назвал ему фамилию этого товарища. Она известна только офицерам особого отдела и, как правило, наводит на них животный ужас. Тут-то он и скис. — Орловцев беззаботно рассмеялся.
Филин удовлетворенно хмыкнул, но посетовал, что это было слишком рискованно, ведь связываться с этими ребятами крайне опасно. Никакого впечатления на Орловцева эти предостережения не произвели. Какая-то особая светлая лёгкость воцарилась в душе и теле, наполнила его молодой бесшабашностью и решительностью. Ему казалось, что теперь, после встречи здесь, в Кальварии, с Сашкой Лебедевым, за ним стоит какая-то великая сила, первозданная правда, перешедшая к нему от русских солдат и офицеров, воевавших с ним плечом к плечу треть века назад.
Водитель подогнал машину, офицеры погрузили чемодан с документами, уселись сами и двинулись в Мариамполь. Редкий случай, но дорога была свободна, лишь иногда попадались встречные машины. Ветерок с запада натянул белые облака, но погода оставалась хорошей. Неожиданно откуда-то послышался стрёкот самолётного мотора, он становился все громче. Филин забеспокоился, вытянув шею, стал всматриваться в небо. Беспокоился он не зря: из-за облачка вынырнул немецкий штурмовик и стал нагонять машину. Откуда он только взялся здесь, как пробрался мимо наших самолётов, да ещё и охоту на дороге устроил? Пулемётные очереди взрыли полотно дороги справа, шофер крутанул руль, так что машина едва не улетела в левый кювет, зато очереди прошли мимо. Летящий на малой высоте над дорогой самолёт проскочил далеко вперед и теперь набирал высоту для разворота. Шофёр гнал по разбитой дороге, надеясь проскочить под самолётом, который успел развернуться и начал снижаться прямо над дорогой, заходя для атаки в лоб. Снова затарахтели длинные очереди и опять мимо, только брызги камней хлестнули по обшивке машины. Слава богу, пронесло! Но взрыв бомбы раздался чуть ли не под колесами. Покорёженная машина поднялась над дорогой и, переворачиваясь, рухнула в кювет. Орловцев едва успел сгруппироваться — упёрся руками в стенку машины, вжал подбородок в грудь. Он сильно ударился о переднюю панель, но голова осталась цела. Ногой выдавил дверцу, выскочил, выхватил чемодан со штабной документацией. Водитель пытался вылезти из машины со своего места — дверца перекосилась и не поддавалась. Штабной рванул ее всем телом, сорвав с петель. Лишь майор оставался спокоен, сидел, как ни в чём не бывало, привалившись боком к стенке. Орловцев сунулся внутрь машины, толкнул Филина в плечо. Красивая голова безвольно склонилась на грудь. Тоненькая струйка крови из-за уха быстро заструилась по шее, перелилась через тугой воротничок и потекла дальше к груди, расплываясь тёмным пятном у кармана. Никаких признаков жизни уже не было, крупный сильный человек был убит наповал маленьким осколочком.