— Нет, тоже не успел… Но мама приезжала, проговорили с ней до отправки эшелона. Плакала она так, будто прощалась навсегда… Что-то она кашляет с весны.
— Юра, что это тебя понесло на войну? Ты же до мозга костей гражданский человек? Помнишь, как ты всегда посмеивался над моими военными штудиями? Тебе бы своей литературой заниматься.
— Так то было мирное время, а тут напали на Сербию, Германия объявила нам войну. Если бы ты только видел, сколько людей собралось на Дворцовой площади в день оглашения царского манифеста. Когда царь вышел на балкон Зимнего дворца, народ с флагами, иконами, портретами царя опустился на колени и запел русский гимн. Какое было всенародное единение, плакали все пришедшие на площадь: и офицеры, и студенты, и крестьяне, и рабочие! Такое возбуждение было… Знаешь, дело даже дошло до погрома немецких магазинов.
— Юра, любая война популярна в течение первого месяца. Да и то в случае победных реляций, увы. А дальше, как похоронки пойдут, одно только горе от воинственного возбуждения останется. Тут, Юрочка, война, а не манифестация. Здесь не до романтики и не до умильности, здесь кровь и смерть. Долг, конечно, надо выполнить перед царем и своими командирами… А если по-простому, то биться за жизни однополчан и по возможности за свою. И часто одно исключает другое.
— Да не бойся, Ник, понимаю я все это.
— По-настоящему поймёшь только тогда, когда всё это на своей шкуре почувствуешь. Нельзя тебе было уходить на фронт. Кто-то из нас должен был остаться с родителями.
— Ладно, братец, не поучай. Ты на войне, и я на войне. Лучше скажи, ты уже сделал предложение Вере?
— Нет еще… — Николай смущенно улыбнулся. — Боюсь, испугает ее моя поспешность.
— Лучше поторопиться, чем опоздать. Смотри, уведут. У вас здесь полно знатных повес, — по-дружески посмеивался над братом Юрий.
— Расскажи лучше, как там ваша поэтическая компания, — сменил Ник тему разговора.
— Как и прежде… Собираются в кафе «Бродячая собака», пока все в Петербурге. Только мы с Бенедиктом Лифшицем уже в войсках. Николай Гумилев с братом Дмитрием собирались записаться в вольноопределяющиеся. Может, где и встретимся. Встретились же мы совершенно случайно на Невском. Мы с Бенедиктом шли уже с вещмешками на сборный, а Чуковский и Мандельштам прогуливались по проспекту. Мы даже сфотографировались на память.
— Что-нибудь пишешь в последнее время?
— Пытаюсь писать, да некогда. Столько событий, такое напряжение, что и не осознать, и в стихи не переплавить. Да и как писать о войне, пока не знаю. Тут как-то по-особому надо… Но обязательно напишу.