Смерть частенько заглядывала под соломенную крышу Топорных. Как-то по весне, когда мужики выехали в поле, смерть прибрала Винцентия Топорного, отца Михала. Антонов огонь, охвативший ступню, пополз вверх по ноге, а потом еще выше, подобрался к сердцу, и пришлось отцу помирать, ибо когда антонов огонь доходит до сердца, то уж ничего не поделаешь, и смерть уносит человека. Если бы сразу, как только почернела ступня, доктора отняли ему ногу, он, может быть, и выжил, но он не хотел жить без ноги или, возможно, полагал, что антонов огонь не поднимается так высоко, остановится, и на операцию не соглашался, а врачу, пытавшемуся уговорить его, отвечал: «Как это я покажусь в деревне без ноги, пан доктор?» Врач продолжал уговаривать Винцентия Топорного, но тот не уступал и в ответ на все уговоры, на все красноречие, и доводы, и просьбы родни с детским упрямством повторял: «А как я без ноги пойду за плугом, как я без ноги управлюсь с молотьбой, как подступлюсь к навозу; ну, скажите, как я без ноги стану городить забор?»
Простая логика подсказывала ему, что, не будь этих обязанностей, можно было бы кое-как прожить без одной ноги; или, пожалуй, согласиться, чтобы ее отняли выше того места, где растекалась по коже синева — если бы не пахота, вывоз навоза, молотьба, возня с забором; но этой работе нет конца, и должны быть у человека две ноги и две руки, поскольку двух ног и двух рук человеческих требуют поле, амбар, коровник и хлев; любая мелочь в хозяйстве требует двух здоровых рук и двух здоровых ног, и потому Винцентий не дал согласия на операцию, не внял уговорам ни этого красавчика и краснобая врача, ни жены, ни тещи, ни сына.
Когда он так упрямился и возражая против операции, видно было, что ему стыдно возвращаться из больницы в деревню без ноги, стыдно перед людьми, домами и полями стоять, словно аист, или забавно ковылять вприпрыжку, тогда как все живое проносилось бы мимо на двух или четырех ногах; казалось, он не вынес бы этого стыда, а также мысли о том, что поддался какой-то таинственной хвори, от которой одна нога наливается густой синевой.
Он умер в светелке, где после его похорон остался аромат ладана, перебивающий густой трупный запах, остался тот аромат, который всегда пропитывает комнаты, где умирают люди; ибо необходимо, чтобы оставшиеся в живых не ощущали дыхания смерти.
Мать Михала Топорного, Агнешка, умерла легко, во сне; говорили, что у нее была болезнь, от которой все время клонит в сон и кровь превращается в воду; так она и померла, не проснувшись, и в деревне говорили, что бог над ней смилостивился, а потом в хате снова курили ладан, дух его растекался по всем углам и даже просачивался в окна.