Ему пришлось жениться, чтобы скотина и птица были на своем месте, и чтобы каждая вещь была на своем месте, и чтобы навоз и птичий помет также оказались на положенном месте.
Иными словами, скотина и разные предметы домашнего обихода — вся эта мелкая грязная рухлядь — определили дальнейший отрезок жизни Михала Топорного; можно сказать, что он внял наказу скотины и ничтожной рухляди и поступил так, как они требовали, ибо в деревне человек часто вынужден делать то, что требуют скотина, растения и даже всяческая смрадная рухлядь.
Михал Топорный взял себе в жены Марию, урожденную Балай, которая прибавила к его хозяйству морг земли и корову. Так для него начался новый период, который можно попросту назвать периодом супружеской жизни Михала Топорного с Марией, урожденной Балай.
После смерти бабки Вероники больше никто не умирал в доме Топорных — не называть же, в самом деле, умершим подохшего котенка, которого забыли в этой хате, в конце концов покинутой людьми. В промежутке между смертью бабки и гибелью котенка, который не успел выскочить, пока забивали досками окна, обитала в этом долге молодость.
Ныне уже покойный директор Михал Топорный, гроб которого скоро опустят в глубокую, выложенную кирпичом могилу, весной 1939 года, щеголяя босиком, в темных посконных портах, подпоясанных узким потрескавшимся ремешком, звал хриплым, басовитым, как у отца, голосом свою жену Марию и дядю Миколая, чтобы подсобили ему поднять балку: он в ту пору ремонтировал амбар. Через несколько лет он снес старый амбар, и тогда они, тоже втроем, пребывая в благословенном или, возможно, проклятом неведении о том, что принесут грядущие годы, подгоняли доски и строили новый амбар, а где-то далеко шла война, гибли целые армии, лилась кровь, то есть возникали обстоятельства, воспрепятствовавшие этим доскам выполнить свое назначение в качестве стен амбара; впоследствии, когда Михал, расторопный молодой хозяин, навсегда уйдет из родного дома и дом его в конце концов опустеет, дядя Миколай оторвет доски от амбара, забьет ими окна пустой хаты, где останется и подохнет тот котенок. Дядя Миколай и не вспомнит о котенке, когда, прибив последнюю доску к оконному косяку, отправится домой по пологому склону холма, захватив с собой большой молоток и клещи. Возможно, что, уходя прочь от пустой хаты, он даже слышал пронзительное кошачье мяуканье, но, пожалуй, не обратил на него внимания. Можно сказать, что это — как торжественно выражаются ораторы на митингах — веяние или веление истории способствовало тому, что тем доскам не будет дано истлеть спокойно в стене сарая и что они истлеют прибитыми к оконным косякам, дабы никто не заглядывал в пустую хату. Это веяние или веление, не щадя даже ничтожных вещей и мелких животных, посодействует тому, что котенок погибнет в муках от голода, как вечный узник в пустом доме, из которого нет выхода.